Рождение «города Солнца»: кто и когда разрушил старый Минск
Историки, скорее всего, так и не выяснят, когда и при каких обстоятельствах была основана будущая белорусская столица, но мы точно знаем дату ее очередной, не первой уже гибели. Этот процесс растянулся на десятилетия, но катализатором послужили события одного далекого летнего дня. Согласно стереотипному мнению, Минск разрушили во время Великой Отечественной войны, после чего советские архитекторы вынуждены были возвести на его обломках новый город, в котором и живет сейчас почти 2 млн человек. На самом деле действительность, как обычно, оказывается куда сложнее представлений о ней. Onliner.by разобрался, как погиб старый Минск, кто в этом виноват, был ли он обречен и стоит ли сожалеть об уходе того города.
«Там, куда развозят большинство рабочих и служащих, в бедных еврейских, негритянских, итальянских кварталах — на 2-й, на 3-й авеню, между первой и тридцатой улицами — грязь почище минской. В Минске очень грязно», — такую нелицеприятную характеристику дал нашему городу Владимир Маяковский, сравнивая его в своей книге «Мое открытие Америки» с Нью-Йорком. С середины 1920-х годов, когда были написаны эти строки, утекло много воды. С тех пор Минск стал значительно чище, и Нью-Йорк по-прежнему проигрывает ему по этому немаловажному параметру.
Лучший, талантливейший поэт советской эпохи, возможно, был чересчур строг к Минску, хотя его воспоминания совпадают со многими свидетельствами современников. Василий Шарапов, будущий председатель Мингорисполкома в 1950—1960-е годы, так описывал впечатления от своего первого визита в город в 1935-м: «В моем представлении он должен был состоять из огромных зданий, а сплошь и рядом стояли одноэтажные деревянные хаты. Двух- и трехэтажные дома преобладали лишь в центре, несколько новостроек здесь имели даже по четыре этажа. Чуть свернешь в сторону — вместо твердого дорожного покрытия обычный грунт, превращающийся весной и осенью в непролазную грязь».
Следует честно признать: к началу Великой Отечественной войны белорусская столица, несмотря на столь высокий статус, оставалась, по сути, провинциальным городом. Относительно представительная дореволюционная застройка губернского центра средней руки соседствовала с наследием Речи Посполитой, но ничего выдающегося в этом сочетании не было, особенно в сравнении с ближайшими крупными городами. Лишь в 1930-е советская власть начала возведение крупных общественных сооружений, которые должны были стать символами нового социалистического будущего республики, зафиксировав приобретенную Минском столичную идентичность. Дом правительства, Дом офицеров, оперный театр, Академия наук, Институт физкультуры, государственная библиотека и здание ЦК КПБ монументальными дворцами абсолютно непривычного облика выросли в разных частях города среди тех самых кирпичных двух- и трехэтажек проклятой народом царской эпохи и полудеревенских хат, где этот народ преимущественно обитал.
Однако это было лишь начало. К концу 1930-х темпы реконструкции города увеличились, даже несмотря на витавшую идею о переносе столицы БССР в Могилев. В 1940 году институт «Белгоспроект» закончил подготовку скорректированной версии генерального плана развития Минска, согласно которому предполагалось расширение его главных улиц, оформление в центральной части нескольких площадей и масштабная замена «устаревшей» дореволюционной застройки (в том числе и деревянной) новыми современными многоэтажными зданиями. Под стать этим амбициозным планам была и демографическая ситуация. В город, на его вновь создаваемые промышленные предприятия массово стекался народ из глубинки. За 15 лет, с 1926-го по 1941-й, население Минска выросло в два с лишним раза — с 136 тыс. до почти 300 тыс. человек.
Всем этим проектам государства и надеждам обычных людей не суждено было сбыться. 22 июня 1941 года началась война, и городу в прежнем его виде оставалось существовать всего двое суток.
На снимках выше — день его гибели, попавший на пленку фотокамер немецких самолетов-разведчиков. 24 июня 1941 года в 8:40 утра прозвучал сигнал воздушной тревоги, а еще спустя час началась первая массированная бомбардировка Минска. «Кто был в этот день и ночью в городе, тот может сказать: из всего страшного, что я видел в жизни, самое страшное было здесь», — писал в своем дневнике И. А. Крупеня, заместитель председателя правительства БССР. За 12 часов как минимум 18 эшелонов бомбардировщиков по 35—40 самолетов в каждом превратили Минск в ад.
Страшны были даже не фугасы, а зажигательные бомбы, которые в основном и использовали немцы. Куча строительного мусора на месте Минска им была не нужна, а вот пепелище устраивало. Центральная часть города была охвачена пожарами от железнодорожного вокзала до Комаровки. Деревянные здания сгорали дотла, от кирпичных оставались одни коробки. А в их подвалах и погребах погибали минчане, прятавшиеся там от налетов за неимением специальных бомбоубежищ.
Город был оккупирован 28 июня, всего через шесть дней после начала войны. Стремительное падение столицы БССР шокировало высшее руководство Советского Союза. По воспоминаниям некоторых соратников вождя народов, именно захват немцами Минска спровоцировал у И. В. Сталина состояние, напоминающее нервный срыв. 29 июня 1941 года Сталин впервые с начала войны не появился на рабочем месте в Кремле, завершив день приписываемой ему Микояном фразой: «Ленин оставил нам великое наследие, мы — его наследники — все это прос*али». 30 июня он вовсе не приехал в Москву, запершись на своей ближней даче в Кунцево. Самоизоляция главы государства в условиях катастрофической ситуации в западных районах страны вынудила его соратников явиться в подмосковную сталинскую резиденцию с предложением о создании Государственного комитета обороны — важнейшего коллегиального органа, во многом и обеспечившего будущую победу в Великой Отечественной.
Минск тем временем догорал, однако невосполнимых потерь, за исключением деревянных зданий и некоторых крупных кирпичных сооружений (например, так называемого Дома специалистов, находившегося на Золотой Горке между современными площадями Победы и Якуба Коласа), его застройка не понесла. Впрочем, впереди еще были бомбардировки периода его освобождения в июле 1944 года — сначала советские, а после 3 июля вновь немецкие. Последние авианалеты на город произошли 15 и 22 июля, при этом у них была конкретная цель — железнодорожный узел.
Вошедшим в Минск освободителям открылось страшное зрелище. Целые кварталы деревянной застройки полностью выгорели, от большинства кирпичной оставались одни фасады. Жить было негде. По официальным данным, в городе было разрушено около 80% всего жилого фонда. Из 825 зданий, расположенных к 1941 году в 22 кварталах центральной части города, уцелело лишь 80. При этом необходимо подчеркнуть, что значительную часть безвозвратных потерь (а это сотни домов) составляли деревянные хаты, в свое время немало удивлявшие приезжих и вовсю использовавшиеся нацистской пропагандой в своих целях во время войны.
Однако если абстрагироваться от шока и возмущения, которые вызывают фотографии освобожденного от оккупации Минска, и попытаться взглянуть на них без эмоций, то становится очевидно, что бо́льшую часть разрушенных зданий при желании можно было бы восстановить, ведь они, по сути, представляли собой выгоревшие изнутри коробки, при определенной смекалке поддающиеся реконструкции.
Пример соседней Варшавы, пострадавшей в ходе боевых действий, возможно, даже в большей степени, чем Минск, убедительно об этом свидетельствует. После восстания 1944 года Адольф Гитлер заявил: «Варшава должна быть умиротворена, то есть стерта с лица земли». Целенаправленный план по уничтожению города во многом удалось осуществить, что не помешало полякам после войны по старым чертежам, рисункам и фотографиям восстановить по крайней мере исторический центр, Старувку, самую ценную (прежде всего в ментальном плане) часть города.
В этой связи Минск восстановить было даже проще. Его самые ценные здания были заминированы оккупантами, однако взорвать их из-за поспешного бегства они не успели. Самые крупные довоенные городские объекты, при освобождении также порой попадавшие в категорию разрушенных, были успешно реконструированы. Дом правительства, Дом офицеров, здание ЦК КПБ, Академия наук, Дом печати, университетский и клинические городки, оперный театр, Институт физкультуры, библиотека имени Ленина, фабрика-кухня по-прежнему украшают столицу Беларуси, являясь выдающимися образцами межвоенной архитектуры.
Многие другие старые здания в ходе послевоенного восстановления полностью меняли свой внешний облик, получая декоративное оформление в духе единственно верного тогда «освоения классического наследия». На дореволюционную эклектику и конструктивистские сооружения вешались пилястры и руст, пристраивались портики с колоннадами, устраивались пышные карнизы и балюстрады. Главный корпус БНТУ, кинотеатр «Победа», Суворовское училище, современное здание Министерства обороны и Следственного комитета страны, Русский драматический театр имени Максима Горького, многие жилые дома (на площади Победы, улицах Карла Маркса, Кирова), выглядящие классическими сталинскими дворцами, на самом деле за внешней оболочкой имеют вполне историческую основу, пережившую оккупацию.
Восстановлены были и многие другие старые дома в Верхнем городе, Раковском и Троицком предместьях, на Немиге. Сохранились довоенные комплексы на Ляховке (современная улица Октябрьская), в Красном Урочище (район автомобильного завода), Пушкинском поселке. Почему же два Минска — до- и послевоенный — настолько разные, что воспринимаются двумя отдельными городами?
Для поляков, всегда трепетно относившихся к своей истории, реконструкция Старого города их столицы было делом чести, важнейшим символом преодоления трагедии войны и ужасов оккупации. Для Беларуси и белорусов таким символом стала прямо противоположная парадигма — строительство нового города, «города Солнца», который был бы лучше, правильнее, справедливее прежнего. Можно рассуждать, насколько выстраданной изнутри была эта идея, была ли она навязана сверху, но факт остается фактом. В первое послевоенное десятилетие на месте прежнего Минска начал создаваться Минск новый.
Писатель Александр Миронов в своем очерке «Во имя будущего», выпущенном в 1950 году, отмечал: «Партизаны уничтожали все построенное в довоенные годы советскими людьми во имя будущего, во имя нашей победы. Уничтожали, твердо и несокрушимо веря: это необходимо, чтобы приблизить день победы. Так было в годы войны. Мы и теперь разбираем на кирпич, сносим с лица земли отдельные дома в наших городах, когда дома эти мешают нам строить новые дворцы, прокладывать новые магистрали. Это необходимость — и мы идем на нее. Идем во имя будущего».
Ему вторила главная газета республики «Советская Белоруссия»: «Речь шла не о простой реставрации, не о простом воссоздании прежнего города. Речь шла об исправлении планировки, хаотически и беспланово складывавшейся на протяжении многих столетий. Речь шла о создании нового города».
Это была вполне понятная, в свое время четко сформулированная, но потом позабытая идеологема: Минск, чья планировка и застройка сформировались во времена Речи Посполитой и Российской империи, необходимо было не просто восстановить, его надо было отстроить по новым прогрессивным принципам, в соответствии с новой социалистической эстетикой, где на смену узким кривым улочкам приходили широкие, залитые солнцем проспекты, а вместо неудобных для жизни человека труда зданий вырастали многоэтажные пролетарские дворцы. Разрушения, принесенные в город бомбардировками 1941 и 1944 годов, стали подходящим поводом для реализации этой утопии.
Как показывает практика, значительная часть сожженного исторического центра Минска могла быть восстановлена. Другой вопрос, стоило ли это делать. Можно переживать по поводу уничтоженной в угоду создания проспекта имени Сталина (сейчас — Независимости) губернской застройки старой улицы Захарьевской или кварталов, на месте которых сейчас раскинулась Октябрьская площадь, но выдающейся архитектурной ценности они за редким исключением не представляли. Вместо них Минск получил современный проспект с прекрасным, пока еще относительно цельным послевоенным ансамблем.
Эту магистраль действительно прорубали по живому, но ее создание можно понять. Провинциальная застройка заменялась архитектурой столичного масштаба и качества, вместо типичной улицы областного уровня создавался «маленький Петербург» с правильными пропорциями, тщательно выверенными перспективами и прочими достоинствами, за которые и принято ценить классицизм. Куда сложнее по достоинству оценить то, что последовало за этим.
Безо всякой градостроительной необходимости, лишь из-за своего соседства с памятником Сталину был снесен доминиканский костел святого Фомы Аквинского, шедевр барокко, украшавший перекресток современных улиц Энгельса и Интернациональной. Перестроили под спортзал и иезуитский костел на площади Свободы. Там же снесли торговые ряды и целые улицы Козьмы и Дамиана и Торговую-Зыбицкую, сейчас вновь превратившуюся в стройку. Самым одиозным примером этих практик стало уничтожение в 1970-е старой Немиги. Необходимая городу улица — дублер проспекта Независимости разорвала собой остаток исторического центра города, окончательно принеся старый Минск в жертву «созданию нового города». Во имя будущего.
Массовые и точечные сносы продолжались все послевоенное время. Периоды относительного затишья, когда городские власти и архитекторы концентрировались на освоении окраин, сменялись обострением внимания к центру, в результате чего количество старых зданий сокращалось, а новых — увеличивалось. Зачастую новой застройкой замещались малоценные в архитектурном отношении кварталы, но порой Минск терял и настоящие жемчужины.
«Понятно, считать каждое старое здание достоянием древней белорусской архитектуры только потому, что простояло оно несколько сот лет, было бы безрассудно», — писал в журнале «Беларусь» в 1944 году архитектор Иван Володько. Этим принципом руководствовались его коллеги и в последующие десятилетия. К сожалению, пример первой минской электростанции, на месте которой возник комплекс, так и не ставший «Кемпински», подтверждает, что актуален он и сейчас.
Старый Минск был разрушен не только, а может, и не столько Великой Отечественной войной, сколько реконструкцией города после ее окончания. Судя по довоенным планам властей республики, старый воеводский и губернский центр в любом случае был обречен. На его обломках, по большевистскому принципу, воспетому «Интернационалом», построили новый мир. «Кто был ничем, тот станет всем», — пели революционные матросы. Этот пролетарский гимн — и про наш город.
Читайте также:
Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by
