Индустриальный лидер

Для многих это может стать сюрпризом, но перед началом Второй мировой войны Чехословакия входила в топ самых развитых стран мира. Еще в австро-венгерские времена ее земли вовсе не были какой-то отсталой национальной окраиной. Наоборот, на микроскопическую в масштабах этой империи Богемию приходилось около 70% всего ее промышленного производства. Во время Первой республики (между мировыми войнами) индустриальное процветание уже независимой страны продолжилось. Многие чешские компании были в числе мировых лидеров в своих областях, причем речь не только о машиностроительных гигантах вроде Skoda. Например, обувной производитель Bata со штаб-квартирой в Злине к 1938 году превратился в транснациональную империю с десятками тысяч сотрудников и многочисленными бизнесами во всех возможных областях: от железных дорог до книгоиздательства.

Понятно поэтому, каким привлекательным объектом являлась Чехословакия, например, для нацистской Германии. Гитлер сделал ее своей второй целью в Европе после Австрии, и задача «воссоединения» немцев в одном государстве была лишь пропагандистской ширмой, которой в Третьем рейхе замаскировали свои истинные устремления. В сентябре 1938 года Судетскую территорию Чехословакии, населенную преимущественно этническими немцами, инкорпорировали в состав Германии полностью, а уже спустя полгода нацисты оккупировали и остатки чешских земель, создав здесь т. н. протекторат Богемии и Моравии. Если словацкую часть бывшей федерации превратили в марионеточного, но формально независимого сателлита, то для Чехии даже такую видимость приличий соблюдать не стали. Слишком важна была промышленность страны для военной экономики Третьего рейха. Перед оккупацией Чехословакия со своим 15-миллионным населением и территорией, значительно меньше белорусской, занимала десятое место по объемам промышленного производства в мире (!).

После Второй мировой, когда во вновь объединившейся Чехословакии принялись усиленно строить социализм, индустриальное развитие федерации продолжилось, тем более что ее крупнейшие заводы и фабрики в ходе боевых действий практически не пострадали. В стране к 1980-м годам сложился мощнейший промышленный сектор, главной особенностью которого была его ориентация на экспорт. Собственный рынок был слишком мал, а Чехословакия производила, кажется, все что угодно: от паровых турбин и электровозов до карандашей и прочих канцелярских товаров. Особое место занимал выпуск оружия, номенклатура которого была чрезвычайно широка. Чехословацкие предприятия производили и охотничьи винтовки, и танки, порой даже на одной площадке.

Особенности структуры промышленности заставляли чехословацкие власти всеми силами стимулировать экспорт. Конечно, в первую очередь он был ориентирован на социалистический блок, так называемые страны СЭВ (Совет экономической взаимопомощи — экономическая организация, объединявшая соцлагерь, ориентировавшийся на Советский Союз). К 1985 году около 45% всего чехословацкого экспорта (преимущественно машиностроительного) уходило в СССР, в обратном направлении шли энергоносители (нефть, газ), электроэнергия, железная руда и прочее сырье для предприятий ЧССР. Однако у Чехословакии получалось активно торговать и с Западом (прежде всего с соседней ФРГ), причем вновь-таки ее машиностроительная продукция была до определенного момента вполне конкурентоспособна. Также за западные границы федерации успешно вывозились сталь и металлоконструкции, текстиль, бумага.

Зависимость от внешней торговли отличала Чехословакию от других стран соцлагеря, в т. ч., например, от Польши, где был достаточно велик и внутренний рынок. Другим важным отличием ЧССР от ПНР к моменту распада социализма было практически полное отсутствие у Чехословакии внешних долгов. Они составляли лишь около $4 млрд, тогда как Варшава в 1970-е годы для поддержания своего эфемерного экономического благополучия взяла в капиталистических странах взаймы более $50 млрд, что стало дополнительным фактором краха социализма в Польше. После Пражской весны, когда попытка построить «социализм с человеческим лицом» закончилась вводом в Чехословакию советских танков, в этой стране не было и никаких особых народных волнений, тогда как в Польше народ бунтовал (чаще всего из-за экономических неурядиц) практически каждое десятилетие.

На фоне соседних стран Восточной Европы Чехословакия выглядела самым успешным примером строительства социализма, что, впрочем, не уберегло его от гибели.

Бархатная революция

В конце 1980-х годов по СССР шагали перестройка и гласность. Во многих других социалистических странах тоже наблюдалось стремление к демократизации существовавших режимов и необходимость экономических реформ. В Польше локомотивом изменений стал появившийся в 1980 году независимый профсоюз «Солидарность». В Чехословакии же на этом фоне практически ничего не происходило. С одной стороны, в стране было лучше с экономикой, чем у соседей, с другой — события 1968 года и последовавшая реакция со стороны стран Варшавского договора (и прежде всего Советского Союза) привели к консервации политической системы. Любые попытки массовых выступлений, в основном студенческих, жестоко подавлялись еще в начале 1989 года. Тем удивительнее выглядит скорость произошедших изменений и их относительно мирный характер.

Катализатором Бархатной революции в Чехословакии стала очередная студенческая демонстрация 17 ноября 1989 года в Праге. После того как по чехословацкой столице поползли упорные слухи об убийстве в ходе полицейского разгона студента Мартина Шмида, выступления быстро приобрели политический характер. Как оказалось впоследствии, никакого Шмида не просто не убивали — его в принципе не существовало. «Убийство» оказалось провокацией чехословацких спецслужб, частью интриг в руководстве страны. Провокация «удалась». За студентами на улицу вышли десятки тысяч рабочих, армия отказалась участвовать в их разгоне, за чем последовала отставка партийного руководства Чехословакии. Далее была общенациональная забастовка, отмена однопартийной системы, «реконструкция» парламента, утрата там коммунистами большинства и, наконец, избрание 29 декабря все того же 1989 года президентом страны известного диссидента Вацлава Гавела. На весь процесс впечатляющего краха режима ушло полтора месяца.

Параллельно в правительство, формально еще возглавляемое коммунистами, дерзко проникли «рыночники»: 10 декабря 1989 года министром финансов Чехословакии был назначен экономист Вацлав Клаус, который и стал главным архитектором местной «шоковой терапии».

Судьба Клауса во многом схожа с карьерой его польского коллеги Лешека Бальцеровича. Он также закончил лучший экономический вуз страны (Высшую экономическую школу в Праге), а затем вполне легально продолжил образование на Западе. Для поживших в Советском Союзе это звучит поразительно, но у граждан других восточноевропейских страна была возможность учиться в капиталистическом мире. Поляк Бальцерович, будучи членом компартии, закончил католический университет в Нью-Йорке. Чех Клаус в 1960-е повышал квалификацию в Неаполе, а затем — в престижнейшем американском Корнеллском университете, входящим в «Лигу плюща». Видимо, там он и сформировал свои взгляды на оптимальную модель экономического развития. Работая по возвращении на родину в Чехословацком государственном банке, Клаус на различных семинарах открыто обсуждал (и осуждал) проблемы экономики страны, что привлекло к нему внимание спецслужб. В 1989-м принял активное участие в Бархатной революции, по итогам которой получил должность министра финансов.

От Польши чехи отстали на год. Если план Бальцеровича был запущен 1 января 1990 года, то самые жестокие меры «шоковой терапии» в Чехословакии начались 1 января 1991-го. Первые шесть месяцев 1990 года в Праге размышляли, какой сценарий реформ выбрать. Клаус активно лоббировал самый радикальный вариант. Ему противостоял вице-премьер Вальтер Комарек, выступавший за постепенную трансформацию плановой экономики. В конце концов команда Клауса победила, Комарек из правительства ушел, и министр финансов получил полную свободу действий. Первый детальный план реформ он опубликовал еще в мае 1990 года. В начале осени финальный вариант был принят, а 1 января 1991-го жители Чехословакии проснулись в новых экономических условиях.

План Клауса

В общих чертах планы Бальцеровича в Польше и Клауса в Чехословакии были похожи. Самыми радикальными и чувствительными для населения мерами стали полная либерализация цен (кроме услуг здравоохранения и ЖКХ) и девальвация кроны до уровня «черного рынка», что позволило установить ее стабильный курс к иностранным валютам и обеспечить частичную конвертацию. Отменялась монополия государства и на внешнюю торговлю.

За первый месяц действия реформ цены выросли почти на 26%, за второй — на 7%, за третий — на 4,5%, а затем в течение следующих 60 месяцев росли лишь на 1—2% в месяц. Переходный период продолжался три года, за которые чехословацкая экономика потеряла треть своего промышленного и четверть сельскохозяйственного производства, одну пятую ВВП. В первый год инфляция была действительно большая (но при этом из всех бывших соцстран по данному показателю лучше дела обстояли лишь в Венгрии), однако сам Клаус называет это необходимой адаптацией экономики после десятилетий искусственного застоя. В Международном валютном фонде резкость перемен в Чехословакии охарактеризовали термином «большой взрыв».

Важное отличие страны от соседей по блоку — практически полное отсутствие частного сектора экономики, что напоминало скорее советскую историю. К концу 1980-х и началу трансформации плановой экономики в рыночную, в Польше, например, доля частного сектора уже составляла около 26% (в основном за счет сельского хозяйства), в Венгрии — 14%, в ГДР — 8,5%. В Чехословакии же доля частного сектора в ВВП была лишь 1,5%, и ее радикальное увеличение стало, по словам Клауса, важнейшей задачей реформ.

В первую очередь в 1991—93 годах была проведена т. н. малая приватизация. В частные руки перешли 80% существовавших в стране небольших предприятий, в первую очередь магазинов, организаций бытового обслуживания населения. Счет им шел на десятки тысяч. Часть из них продавалась с аукциона всем желающим начать свой бизнес, часть возвращалась своим прежним владельцам (или их наследникам), у которых она была в свое время изъята в процессе национализации. Два принятых закона о реституции активно работали. За малой приватизацией последовала и большая, закон о которой был принят уже в феврале 1991 года.

Большая приватизация подразумевала переход в частные руки крупных государственных предприятий, и здесь Клаус в качестве одного из инструментов (но самого важного с точки зрения каждого конкретного гражданина) выбрал ваучерную схему. Любой чех за символическую плату (тысяча крон, примерно средний недельный заработок на начало 1990-х) мог получить именную купонную книжку, после чего на аукционах обменять некоторое количество ваучеров на акции понравившегося ему предприятия. Впрочем, согласно итоговой статистике лишь 34% всех ваучеров (а своим правом обмена воспользовались 6,5 млн человек) были непосредственно израсходованы на конкретные акции. Остальные 66% ваучеров чехи отнесли в специализированные инвестиционные фонды, которые уже сами распоряжались, как и во что вложить их в будущем. С помощью такой схемы Клаус попытался в том числе сократить риск тотальной распродажи предприятий страны иностранным инвесторам, будучи убежденным, что теми всегда двигает мотив быстрого обогащения и беспощадной эксплуатации, а не забота об общественном благе. У иностранных инвесторов не было никаких преимуществ перед гражданами Чехии, они действовали на общих основаниях (по крайней мере, на данном этапе реформ), и в этом тоже было отличие чешской модели от соседних стран.

При этом ваучерная схема в ее чешском варианте отличалась от использованного, например, в России варианта, который приобрел в итоге одиозную славу. Чешские приватизационные купоны были именными, что снижало возможность финансовых махинаций с ними, их можно было делить и использовать для покупки различных паев и акций. Значительно более понятной была и схема обмена ваучеров на акции, а государство строго контролировало деятельность инвестиционных фондов, аккумулировавших бóльшую часть купонов чешских граждан.

Для инициатора реформ важна была и максимальная скорость приватизации, которая бы позволила избежать риска попадания предприятий в руки их прежнего руководства, людей, которых у нас принято называть «красными директорами».

Разумеется, приватизация определила и те заводы и фабрики, которые могли продолжить эффективную деятельность без участия государства и выделяемых им субсидий. Убыточные, устаревшие предприятия ее не пережили, но благодаря этому экономика избавилась от тяжелого балласта, который она десятилетиями несла. Многие производства закрылись, старые промышленные центры (к примеру, центр Моравской Силезии Острава) на многие годы впали в депрессию. Увеличилась и безработица (но не так резко, как в той же Польше) — без этого построение новой экономики было невозможно.

Еще одним специфическим для Чехословакии последствием реформ стал распад федерации. Первоначально союз Чехии и Словакии планировалось сохранить, однако вскоре выяснилось, что у словацких властей были свои взгляды не только на нужную им степень независимости от Праги, но и на скорость проведения экономических преобразований. В июне 1992 года на очередных парламентских выборах в Чехии победу одержала Гражданская демократическая партия Клауса, «архитектор» реформ стал чешским премьером, но в Словакии при этом он был крайне непопулярен. В конце концов экономические споры привели к распаду Чехословакии. Уже в июле 1992-го Клаус и словацкий премьер-министр Мечиар договорились о схеме разделения федерации, и 31 декабря того же года Чехословакия перестала существовать, разделившись на два независимых государства. За мирный характер распада единой страны его назвали «бархатным разводом».

«Я вспоминаю, что в то время было очень мало жалоб [на реформы]. Практически все осознавали необходимость определенных жертв ради создания новой экономической системы. На самом деле, почти никто даже не жаловался на рост цен, хотя инфляция в 1991 году превысила 50%», — рассказывал чешский экономист Павел Когоут о том периоде. В чем-то автор преувеличивает степень готовности чешского общества к переменам, иначе бы левые партии не завоевали большинство в парламенте уже в конце 1990-х. Однако во многом он и прав. В отличие от Лешека Бальцеровича, ставшего для многих поляков «козлом отпущения» за негативные последствия «шоковой терапии», Вацлав Клаус умудрился выиграть парламентские выборы через год после начала реформ и на целых шесть лет (до 1998 года) возглавить правительство страны. Более того, впоследствии он стал сначала главой парламента, а в 2003—2013 годах занимал пост президента Чехии. Неплохая карьера для политика, проведшего «шоковую терапию».

И пусть в чешской экономике (в отличие опять же от польской) были периоды рецессий, падения ВВП, пусть она уже вряд ли войдет в десятку крупнейших экономик мира, но все же и Чехия — пример того, что даже самые радикальные реформы при должном уровне настойчивости и последовательности дают эффективный результат без регулярных девальваций и необходимости тратить колоссальные ресурсы государства на поддержку предприятий, которые скорее мертвы, чем живы.

Читайте также:

• Уроки «шоковой терапии»: как Польша перетерпела и стала восточноевропейским экономическим «тигром»

Хроника коронавируса в Беларуси и мире. Все главные новости и статьи здесь

Самые оперативные новости о пандемии и не только в новом сообществе Onliner в Viber. Подключайтесь

Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!

Быстрая связь с редакцией: читайте паблик-чат Onliner и пишите нам в Viber!

Перепечатка текста и фотографий Onliner без разрешения редакции запрещена. nak@onliner.by