Когда-нибудь мы станем совсем степным народом и забудем про болотное прошлое. Надо только досушить багну и продать лес, сейчас как раз над этим работаем. Но пока еще остались люди, заставшие самый интересный момент: когда все начало меняться. Мы выбирались из болот, засевали бывшую топь — и невозможно было не восхищаться результатами этого труда. Теперь, правда, по инерции пашем песок… Продолжаем наш цикл про рукотворную белорусскую пустыню и потерянную воду. Отправляемся в Петриковский район, в места боевой славы деда Талаша.
Деревня Сметаничи нынче прямо у трассы, среди вполне культурных и красивых полей (не таких одичавших, как намедни мы смотрели). Это Петриковский район, сердцевина Припятского Полесья. Еще в конце 70-х в этих краях сохранялись шикарнейшие партизанские болота. Теперь же — торжество аграрной мысли.
Деревенская грунтовка пылит под колесами — вроде недавно прошли дожди, но их будто и не было. У воды тут интересные физические свойства: не задерживаясь проходит сквозь грунт, будто его нет, до самой магмы.
Зато на обочинах буйство зелени — там, где не поврежден верхний слой, воду успевают схватить корни.
Нам потом объясняли, что главное — не трогать землю: только вскопал, вскрыл — все в тот же миг превращается в прах, разносится ветром. Зазевался — эта «дырка» растет, захватывает пространство, соединяется с другими.
Наверное, ученые знают, что это за явление, смогут рассказать про деградацию торфяных земель, опускание грунтовых вод и другие напасти... Но нам про это уже прожужжали уши, мы приехали к людям, которые помнят, как тут было до мелиораторов.
Владимиру Павловичу было лет 10, когда железная армада пришла улучшать его жизнь.
— У нас тогда чуть не у каждого личный ледовый дворец был! — первое, что вспоминает он о благах мелиорации. — Они же в первый год ям накопали экскаваторами, а вода там замерзла. Вот мы и катались целыми днями, в хоккей играли.
Нам тут же представляются какие-то старорежимные пасторали — крестьянские дети, валенки, деревянные коньки, Жучка… Но мужчина портит всю романтику:
— Да какие валенки, тогда уже человеческие коньки были, с ботинками… Вон у той сухой березы болото начиналось. Коровы топились. За деревней весной на тракторах ездили, так просто не пройдешь. А низины вообще не высыхали никогда. Теперь все это ушло.
В Сметаничах есть относительно молодой «поселок» — сюда в конце 30-х советская власть как раз принялась собирать народ с окрестных «кочек». Потому что колхозу нужна компактность, хутора никуда не годятся.
Петр Николаевич Кресс застал это большое переселение в 1939-м, ему тогда было 6 лет. Там, где стоял его хутор, теперь поле и шоссе. Говорит, все помнит.
— Что значит — переселяли? А если мне на хуторе хорошо? — это мы еще про размер компенсации не догадались спросить.
Петр Николаевич объясняет, как все было организовано с памяркоўнымi жителями кочек:
— Пришли мужики. Не спрашивали ни батьку, ни мать — хотят они переселяться или не хотят. Сняли крышу с хаты — пошли к следующей. И делай что хочешь. А что возразишь? Тогда были порядки строгие, не так, как сегодня. В общем, раз поснимали крыши — люди давай нанимать подводы, разбирать дома свои и возить все сюда, в Сметаничи. Но болота же были, поэтому бревна и вещи возили кругом, за тридевять земель. А тут уже забиты колышки, подписаны участки…
Дом за спиной Петра Николаевича — тот самый, хуторской, собран по бревнышку. И крышу с него снимали, и оккупанты в нем жили. И, кстати, прямо из этого двора в 41-м смотрели, как в деревню на велосипедах въезжают первые немцы. Кто-то из них так и остался в этих болотах.
— Да и тут после переселения топило некоторых, — говорит Петр Николаевич. — Вон в доме через дорогу сосед весной дополнительный пол делал, чтобы по воде не ходить.
Жизнь среди болот требовала определенной сноровки, но и была наполнена интересными занятиями.
— Как между хуторами ходили? Летом-то подсыхало, зимой — замерзало. А весной сложнее всего. Кладки какие-то из жердей делали или просто по воде шли.
При таком способе передвижения самой технологичной обувью аж до 40-х тут оставались лапти: в них что по воде, что посуху, что на сенокос — одинаково.
Со слов Петра Николаевича, вытаскивание коровы из грязи — что-то вроде местного спорта.
— Прозевал пастух, корова влезла куда-нибудь — все, надо бежать в деревню за помощью. А что сделаешь? Мужики идут тянуть. Конечно, застревали и мои коровы, и людские. Веревку на рога, под задницу — и тянешь. Она ничего, не ревет, молча смотрит. Нет, не помогает… Просто у коровы такие ноги, что она почему-то всегда застревает в топких местах. Лось переходит, кабан переходит — корова обязательно застрянет. Хотя при этом умеет плавать — удивительно.
С приходом мелиорации мы теряем этот национальный спорт. Точнее, он несколько видоизменился. Последние вольные коровы продолжили падать уже в каналы — а это требует иных подходов. Кроме того, более доступны стали трактора, что тоже накладывает отпечаток — как швартовать, как тащить, чтоб не порвать…
Вообще, из ностальгических рассказов пенсионера получается, что для здорового ребенка нет места лучше, чем болото. Тут самый насыщенный досуг.
— Еще собирали яйца — утиные, воробьиные, да всяких птиц, — припоминает старожил. — А уток-то было видимо-невидимо.
— А яйца вам зачем?
— Так есть же! Детям делать нечего, мы и шлялись по болотам. Другой раз целую кучу принесешь — мать жарит, варит…
— Да как же их брать? А если там эмбрион уже?
Объяснил, как проверить яйцо: если плавает — негодное, потонуло — надо брать.
— Детей не боялись в болота отпускать? Потонете же.
— Да кто тогда следил. Ходили где хотели, никто нам ничего не запрещал. «Потеряешься — домой не приходи» — вот и все. Это теперь боятся, чтоб не побежало куда или не измазалось боже спаси. А тогда в лужах с ужами ползали.
Новое слово: болтуша. Это что-то вроде корзины из прутьев, локальная версия топтухи.
— Рыбы хватало, в основном вьюны, — рассказывает пенсионер. — Ну и караси, щуки были. Мы делали из прутьев такие болтуши — потопчешь, потопчешь — смотришь, есть ли что.
— Последний раз вьюна когда видели?
Петр Николаевич задумывается:
— Лет 15 назад.
Про исчезновение этой рыбы как вида мы слышим не в первый раз. Возможно, легендарные вьюны из советского детства и спаслись. Сидят в мелиоративных каналах — только никому не нужны, никто их не ловит и болтуши плести разучились. Да и запрещены эти варварские орудия, поди…
Вообще, относительно того, стало лучше или хуже после мелиорации, мнения разделились. Причем порой полярные позиции встречаются у одного человека.
Неподалеку есть деревня Людвинов, тут тоже наотмашь улучшали землю. Здесь покой, благодать и кукуруза на месте давнего болота. За столиком играют в карты люди, у которых жизнь полностью удалась и не надо никуда спешить.
— Болото было… да всюду, просто вокруг деревни, — рассказывает человек с раритетным мобильником. — В общем, грязи хватало. Помню, детьми на льдины садились и вокруг деревни плыли, как вокруг острова. Теперь-то, конечно, лучше стало — сухо, огороды не топит, грузовики на дороге не застревают.
К разговору подключается другой человек. На майке у него написано: «It's a long way to the top If you wanna rock 'n' roll». Забавно: когда AC/DC впервые проверещали эти поэтические строки (1975 год), он как раз ловил пресловутых вьюнов по окрестным болотам. И смотрел на румяных и веселых мелиораторов, начинавших здесь свой славный рок-н-ролл.
У него картина получается обратная:
— Была природа, грибы, рыба — все было до мелиорации! Теперь — нету. Ладно бы они контролировали воду своими шлюзами — но нет же. Вода просто ушла, колодец пустой. Огороды гораздо беднее стали. Раньше 15 соток кормили нас шестерых — теперь ничего не растет толком... Гриша, ну неужели у тебя с картошкой все нормально?
— У меня все нормально, — задумчиво смотрит в карты Гриша…
На деревенских огородах — прилежно вспаханный песок, идеально ровные борозды. Это тот самый прах, оставшийся после того, как израсходовали торфяной слой.
Когда есть вода — удается что-то вырастить. В этом году лето хорошее, с дождями. Не дает пропасть.
Тем временем за околицей зарастает канал, оставленный мелиораторами, — мы так и не смогли нормально его употребить.
Отойдем чуть в сторону. Помните немцев, которые остались в петриковских топях? Конечно, болото — элемент не только партизанской войны. Его старались использовать все стороны.
Например, белорусское болото стало важной частью немецкого плана по созданию «бактериальной бомбы» в Калинковичском районе. Мы рассказывали про эту беспрецедентную операцию 1944 года. В марте гитлеровцы собрали в топком месте деревни Озаричи около 50 тысяч гражданских, спровоцировали сыпной тиф.
Участок болота в районе г. п. Озаричи, где умерли десятки тысяч человек.
Три таких лагеря располагались на пути наступления наших войск, в этом была задумка. За две недели умерла примерно треть находившихся внутри людей (точное число неизвестно), в основном женщины и дети. Впоследствии за этот тактический прием один немецкий командир был повешен, 37 военных получили 25-летние сроки в советских лагерях.
Вернемся в Сметаничи наших дней.
Самое обидное, что далеко не вся зверски улучшенная нами земля в дальнейшем нам же пригодилась. Огромные площади, в которые зарыты миллионы чеканных советских рублей, впоследствии зарастали и затапливались. Теперь уже и непонятно, негодовать по этому поводу или наоборот.
— А! — спохватывается местный дядька в Сметаничах (которого мы называть не станем). — Хочешь знать, как тут было до мелиорации? Идем покажу.
Оказывается, в этой деревне тоже есть осушенные куски земли, которые, пока человек отвернулся, возвращаются к прежнему состоянию. За огородами буйно зеленеет обширный кусок нетронутой земли. Хотя нет, оказывается, тронутой. Это поле тоже осушили в 70-е, по нему толпой гоняли бульдозеры. Но потом почему-то забросили.
— Вот такое тут все и было.
Похоже, после стольких мучений мы вернулись в исходную точку. Говорят, торфяной слой при нормальных условиях формируется по миллиметру-полтора в год. Если все так, сантиметра два мы там уже накопили. Можно снова вызывать бульдозеры.
Читайте также:
Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!
Перепечатка текста и фотографий Onliner запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by