В Гомельской области есть маленькая изуродованная речка Терюха. Когда-то она была радостной, непричесанной и нахальной. Теперь у нее тяжелая инвалидность, полученная во время блестяще проведенной нами кампании по мелиорации всего живого. Терюха цепляется за жизнь, ее ампутированные куски еще пытаются прирасти к изувеченному телу. Это одна из десятков (сотен?) маленьких речек, которые мы уничтожили или покалечили. Потому что очень хотели кушать. На ее полуживом примере вспомним, как зверски улучшали родную землю. Продолжаем цикл об исчезающей белорусской воде.
Терюха — речка несознательная и кудрявая (была). Текла себе, собирала стоки, горя не знала.
Но надо понимать исторический контекст. Перед страной в 60—70-е стояли большие задачи. Очереди, дефицит, профкомы организуют для работников «колбасные экскурсии» в Минск, Киев, Ленинград. Это эпоха славных свершений: советские космонавты завоевывают орбиту, советские кулинары изобрели суповые наборы из каких-то огрызков. Домохозяйки ожесточенно варят холодец.
И тут речка эта — не при деле.
Голодающих в стране нет, но и не до жиру. При этом важно сохранить лицо развитого социализма. Для этого белорусским сельчанам необходимо первым делом снабдить едой столицы. Если останется — покушать самим. Если и после этого что-то осталось — за Москвой ждут не дождутся продовольственных эшелонов Вологда, Казань, Челябинск и остальные семеро по лавкам... Там-то вообще десятилетиями стоит кабачковая икра в мясных отделах, а суповых нежующихся куриц достают по блату.
БССР со своим развивающимся сельским хозяйством на фоне некоторых российских регионов еще выглядит вполне сыто. Немного советской статистики. У нас всего 1,7% сельхозугодий СССР. При этом к развалу Союза мы производили (при живой и безразмерной целине):
Теперь надо выяснить, какой ценой мы такие молодцы. И причем тут вообще Терюха.
Мы в деревне Водопой Добрушского района. Село как село: из инфраструктуры — развалины, пара жилых домов, пес да пень с короедом. Жителей здесь осталось всего двое или трое.
При Брежневе в этих краях работал колхоз «Первомайский». Теперь-то ликвидирован (в 2005-м), а тогда кормил большую страну и по возможности себя — как и все остальные белорусские сельхозпредприятия. Воды эта кухня требовала много.
О том, что ради народного блага надо пожертвовать речкой, задумались в 60-е, когда страна ударилась в масштабное мелиорирование (улучшение).
Местная жительница Мария Петровна Панфиленко живет здесь с 1962 года — приехала ребенком с родителями из Украины. Слушая наши вопросы, не верит и поражается: неужели впервые за полвека кто-то спохватился и вспомнил про старую Терюху.
— Какая красивая речка была! И как же жалко ее, обидно… — Мария Петровна от неожиданных воспоминаний едва не плачет. — Вон там, за фонарем, у нас пляж был, Золотой песок назывался. Мы, дети, всей толпой купались, загорали там. А тут была кладочка — с нее мы ныряли, дна никто не доставал. А рыба! А раки! Клали лягушку, они наползали к нам — тьма была. Да раньше с этой речки люди жили, кормились…
Глядя на останки речки, трудно поверить, что когда-то в Терюхе можно было утонуть. Где-то в кустах зарастает тиной Девичий вир — место названо так потому, что, по легенде, там утонула девушка.
— Так и не нашли ее, — пересказывает историю из детства Мария Петровна.
Инженерный замысел был сколь прост, столь масштабен: выпрямить кудрявую Терюху и передвинуть на более удобное для народного хозяйства место. Это примерно на полтора километра. Местность разровнять, болото осушить, пространство разрезать каналами. Все засеять. Москва хочет есть.
Напомним, нечто подобное происходило по всему Полесью. Различалась стартовая геодезия — но ее без сантиментов приводили к единому образцу. Надо перенести реку — не вопрос, деньги, солярка и бульдозеры есть.
Наверное, в ту героическую эпоху тоже существовали экологи или что-то в этом роде, но следов их деятельности мы сегодня обнаружить не можем.
— Я тогда класс седьмой, наверное, заканчивала, — вспоминает Мария Панфиленко. — То есть это, получается, конец 60-х. Однажды появилось много техники — и как начали драть это болото… Тут же дебри были — не пройти. Старики говорили, конечно, что ничем это хорошим не кончится. В общем, несколько лет они бились, все выдрали, расчистили. В итоге выкопали в стороне канаву — и вся Терюха в нее стекла. Неподалеку отсюда ферма была, так канава шла прямо через нее. Там же коровы «купались», жижа текла по речечке нашей.
Фермы давно нет, и с полями все сложно. Но канава продолжает честно гнать воду, собранную по капельке в верховьях. Ну, в те годы, когда удается собрать.
— Болото расчистили, поля засадили кукурузой, картошкой, свеклой. Все было ровное на много километров, соседний поселок виден, — показывает куда-то женщина, но мы никак не разглядим расчищенного и засаженного, только мощные кусты. — А потом земля там очень быстро высохла. И такие бури песчаные начались!
Разглядеть обещанный соседний поселок мы не можем, потому что уж лет двадцать большая часть этих полей, ради которых пожертвовали Терюхой, не возделывается. С тех пор заросли чем попало, одичали. Постепенно возвращаются к первобытному состоянию.
Впрочем, в районе Водопоя еще встречается какая-то аграрная активность, некоторые делянки все еще используются. Чем дальше на восток вдоль этой жуткой прямой канавы, тем более одичавшими выглядят наши поля. На большом протяжении спрямленная Терюха проходит по землям, где, судя по всему, давно прекратилось сельхозпроизводство.
Со спутника хорошо видны прямоугольники, разрезанные мелиоративными каналами прошлой цивилизации и заросшие кустами нынешней. Как раз по этим каналам когда-то размазали Терюху.
Теперь, похоже, мы наелись, поля бросили. Но речку уже потратили.
Последние жители Водопоя расскажут то же, что люди в десятках других деревень: вода ушла.
— В прежнюю Терюху стекало много ручейков — полноводных, красивых, — чем дальше вспоминает, тем больше расстраивается Мария Петровна. — Теперь-то их почти не осталось, высохли. И колодцы наши повысыхали, там какие-то помои. Санстанция приезжала, запретила пользоваться. Вода желтая, а если вскипятить — чернеет.
Санстанция повесила на колодец запретную бумажку с печатью и уехала. Бумажку давно смыло дождем, но вода от этого не очистилась.
Любопытно, что ампутированные куски Терюхи валяются тут же, вдоль нового русла. Даже пытаются жить собственной жизнью! Прирасти к потерянному телу. Правда, теперь остатки прежней реки превратились в безжизненное болото с повышенной щелочностью.
— Никого там нет, ни рыбы, ни лягушек, — разбивает наши надежды Мария Панфиленко. — Даже комары вывелись. Не поверите — скучаю по комарам. И птицы пропали, им тут нечего делать, и другая живность.
На самом деле, Терюха выглядит как набор прямых отрезков не на всем протяжении. На участке, проходящем по украинской границе, река все еще в первозданном извилистом виде. Здесь ее не насиловали — возможно, как раз потому, что к речке привязана административная граница. Странно, что ею не пренебрегли в 60-е, когда границы между союзными республиками считались условностью и странным рудиментом. Возможно, это тот случай, когда граница спасла реку — хоть на небольшом участке.
Второй и последний на этот момент житель Водопоя — Андрей Герасимович Витиков рассказывает свою версию, почему речка прямая только до украинской границы:
— А украинцы тогда запретили у себя копать. Говорят: вам надо речку сушить — у себя сушите. Так у них и сейчас Терюха такая же, как у нас была раньше.
И тут уже никуда не деться от новой волны воспоминаний:
— Бывало, стоишь на мостике и видишь, как поплыла стайка окуней, раки здоровенные по дну ползают — такая чистая вода. И удочка не нужна, я корзиной рыбу ловил. А теперь в старом русле воды нет — и в новом в сухие годы нет. Даже лес в округе сохнуть стал.
Сегодня, кстати, «труба» полна воды — удачный год. Видно, что за шлюзами, доставшимися от первых мелиораторов, следят: белят.
Если перед плотиной уровень высок, то ниже — беда. Шлюз безжалостно заносит песком.
Еще 20 лет назад в этом месте гуляли крупные голавли и налимы, ползали раки. Теперь остались только шитики.
Канава просто зарастает. В то же время видно, что вода затевает собственные руслообразовательные процессы. Берега обретают рельеф, появляются выступы, островки. Впрочем, вряд ли реке позволят такую самодеятельность — мы ведь снова что-нибудь придумаем.
Терюха — это только символ. Таких рек множество. Сожженным в войну и похороненным после Чернобыля деревням мы приноровились ставить памятники. Впору ставить памятники убитым нами речкам.
— Вот бы ту «трубу» закопать да старое русло прочистить… — мечтает Андрей Герасимович из Водопоя.
Он уверен: еще можно вернуть назад и рыбу, и раков, и воду в колодцы, и лягушек с комарами.
Некоторым народам природа подарила золото и газ, некоторым — море, некоторым — красоту, ловкость и прочие важные ресурсы. А нам — здоровенную губку в виде полесских болот. Мы долго и с большой доблестью старались от нее избавиться. Неплохо преуспели. Песчаные вихри, горящие торфяники и засохшие колодцы подтвердят. Не перестарались ли с доблестью?.. Мы побывали в разных уголках страны, говорили с людьми, смотрели на воду — там, где могли до нее добраться. Разбираемся в наших собственных многолетних достижениях и их последствиях в цикле, посвященном национальному стратегическому ресурсу — воде.
Читайте также:
Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!
Перепечатка текста и фотографий Onliner запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by