Этой истории уже 400 лет, но до сих пор некоторые жители Кракова — те, которые могут похвастаться особенно хорошей памятью, — таят обиду на Варшаву. Потомственные краковяне не могут мириться с несправедливой насмешкой истории. Их любимый город, под одинокой горой которого будто бы дремал кровожадный дракон, веками был польской столицей, блестящей, ясновельможной, повелевавшей землями от моря до моря, пока не был брошен королями и великими князьями ради наглой мазовецкой выскочки. Но этот прискорбный случай — вовсе не иллюстрация пословицы про непостоянство мирской славы. Лишившись столичного статуса, Краков все равно остался фантастически интересным городом, и даже нынешняя Варшава ему в подметки не годится. Корреспонденты Onliner.by изучили всю его многоликость.
Вечером 18 апреля 2010 года в Кракове произошло событие, которых не случалось целых 17 лет. В крипте под башней Серебряных колоколов Вавельского собора, сакральном центре Польши, где с начала XII века короновались все польские монархи, были похоронены погибшие в авиакатастрофе под Смоленском президент страны Лех Качиньский и его супруга. В последний путь по Королевскому тракту, проходящему через Старый город, главу государства вышли провожать десятки тысяч человек, но среди значительной части поляков (40—60% в зависимости от опроса и даты его проведения) это решение — поместить гроб Качиньского в недра Вавеля — вызвало неоднозначную реакцию. И дело здесь не в отношении общества к данному государственному деятелю в конкретный момент истории, а, скорее, в том значении, которое имеет этот холм в массовом сознании поляков в принципе.
Краков — один из древнейших городов страны, но не первая ее столица. До него главным городом государства успели побывать Гнезно, Познань и Плоцк, но ни одному из них (и даже нынешней Варшаве) не удалось занять в польской идеологической парадигме то место, которое до сих пор прочно удерживает Краков. Именно с ним ассоциируется расцвет Речи Посполитой, ее романтизированный поколениями историков «Золотой век», когда ставшая многонациональной держава, частью которой уже являлись и белорусские земли, находилась в одном шаге от превращения в империю — пусть не в буквальном, но в метафизическом смысле. Потом, как мы хорошо знаем, что-то пошло не так. Настоящие империи сформировались вокруг Польши и в конце концов, как и положено государствам-хищникам, отобедали (четырежды!) незадачливой соседкой. Но от этого отношение к Кракову внутри страны не изменилось. Город по-прежнему воспринимается как средоточие «польскости», место, где живет дух Польши, где сердце бередят славные воспоминания о великом прошлом и горькие фантазии о несостоявшемся будущем.
Высокий (более 200 метров) холм на берегу Вислы, в месте, где главная река всего региона становится судоходной, был идеальной точкой для строительства замка, под стенами которого впоследствии вырос и город. История его возникновения чем-то напоминает толкиновскую повесть «Хоббит, или Туда и обратно». В ней также есть Одинокая гора (Вавельский холм), неподалеку от нее — город (речной, не Озерный), а в той горе, по легенде, — злобный дракон, отличавшийся не алчностью, но прожорливостью. Дракон-живоглот, по-польски Смок (у Толкина Смауг или Смог), требовал у местных жителей еженедельную жертву — корову, а не получив ее, принимался за людей, пока в один прекрасный день сыновья легендарного князя Крака не победили его хитростью. Так Краков — город Крака — будто бы и появился на свет, и за прошедшие тысячелетия его жители избавились от ненависти к Смоку, сделав бывшего хозяина Вавеля самым известным местным символом.
На самом деле, конечно, все было прозаичнее, хотя в Вавельской горе действительно есть Драконья яма — крупнейшая пещера Польши. Просто естественный холм, в Средние века быстро обросший укреплениями, был слишком удобной локацией для строительства замка, волею судьбы (и случая) ставшим местом собирания польских земель. Замок превращается в резиденцию польских монархов, а Вавельский собор — в место их коронации. В подземельях же этого храма королей и великих князей хоронили даже тогда, когда столица уже переехала в Варшаву. В XIX веке, когда Польша перестала существовать как независимое государство, крипта под Вавелем стала фактически национальным пантеоном: здесь лежат Костюшко и Мицкевич, Пилсудский и Сикорский. И именно несоответствие заслуг президента Качиньского масштабам этих личностей — опорных столпов польского самосознания — и вызвало недовольство его похоронами здесь в 2010 году.
От той столичной эпохи Кракову остался, наверное, лучший в стране Старый город, потерявший бо́льшую часть своих укреплений, но сохранивший главное — оригинальный архитектурный ансамбль, ренессансный шедевр с вкраплениями готики и барокко, умудрившийся уцелеть в мясорубках XX века. Полякам не пришлось восстанавливать его после Второй мировой войны, как это случилось в Варшаве и Гданьске. Здесь сохранились честные и из-за того особенно ценные подлинники, ставшие естественной средой для культивации польской культуры даже в эпоху, когда для нее настали не лучшие времена.
На первый взгляд, падение Кракова в конце XVI века выглядит парадоксально, неожиданно, необъяснимо, но решение короля и великого князя Сигизмунда III Вазы в 1596 году переехать в Варшаву на самом деле полностью логично. К тому моменту династия Ягеллонов, сросшаяся с Краковом ментально, угасла. На двух тронах Речи Посполитой стали чередоваться выборные монархи, для каждого из которых Краков ничего не значил. Француз Генрих Валуа при первой возможности сбежал на родину, трансильванец Стефан Баторий предпочитал Гродно, а его преемник Сигизмунд III и вовсе был шведом. Тем не менее именно в это время Польша достигает пика своего могущества. В 1569 году заключается Люблинская уния, на карте появляется Речь Посполитая, а частью нового государства становится Великое княжество Литовское. Взгляд сидевших на Вавеле монархов устремляется на восток, и Краков внезапно оказывается на географической периферии новой федерации.
В то же самое время частью Польской Короны становится Мазовия, и ее главный город, Варшава, был расположен куда удобнее. Он был ближе к Швеции, родине правящей династии, ближе к Вильне, столице ВКЛ, находился в центре Речи Посполитой. Здесь начали собираться сеймы, а в 1596-м, воспользовавшись удобным предлогом — пожаром в Вавельском замке, потребовавшим его затяжного ремонта, — король Сигизмунд с легким сердцем покинул Краков, перебравшись ниже по течению Вислы.
И неслучайно окончательно Варшава стала столицей спустя 14 лет, в 1610-м, когда крылатые гусары Речи Посполитой вошли в Кремль, а московские бояре присягнули сыну Сигизмунда Владиславу IV Вазе как новому русскому царю. Казалось, что вот оно, долгожданное окончание бесконечных войн между двумя соседями за право стать центром объединения восточнославянских земель. Но момент величайшего триумфа Королевства Польского и Великого княжества Литовского, по вечной насмешке истории, на самом деле стал началом угасания Речи Посполитой, издевательски растянувшегося на следующие 185 лет. Вместе со страной так же умирала и ее уже бывшая столица.
С королем в Варшаву уехали его деньги, его двор, блестящая магнатерия и шляхта. Краков стал напоминать пожилую нелюбимую жену, с которой по каким-то причинам невозможно окончательно развестись. Про него вспоминали лишь в счастливые и трагические моменты, когда надо было короновать или похоронить очередного короля. Эпидемии чумы, разорения в кровавые годы «шведского потопа», пожары наносили по городу Смока удар за ударом. Поразительно, но спасение Кракову принес распад Польши.
В 1795 году Речь Посполитая перестала существовать. Варшава в конечном итоге стала частью Российской империи, а территории Малой Польши и соседней Галиции вошли в состав Австро-Венгрии. О состоянии бедняги Кракова к этому моменту лучше всего говорит тот факт, что столицей новой провинции, своей дальней северо-восточной окраины, австрийцы сделали Львов. Однако изменение статуса с маленькой рыбы в большом пруду на противоположный (большой рыбы в маленьком пруду) благотворно сказалось на развитии города. Краков (или, точнее, уже Кракау) вновь начал быстро расти, а вокруг Старого города появлялись все новые кварталы типичной пышной австро-венгерской эклектики. Сегодня они ровно такая же неотъемлемая часть местного архитектурного наследия, как и готические, барочные или ренессансные шедевры эпохи Королевства Польского.
Интереснее другое. Из всех трех империй, поделивших Польшу, Австро-Венгерская была самой либеральной, и именно Краков, как историческая столица потерянной страны, главный свидетель ее «Золотого века», стал центром концентрации польской интеллектуальной мысли в условиях отсутствия независимости. Ян Матейко, Станислав Выспяньский, Юлиуш Коссак — в Кракове жили крупные польские художники, писатели, композиторы, многие из которых воспевали романтическую эру расцвета Речи Посполитой.
Этот свой статус интеллектуальной, диссидентской столицы город поддерживал и в непростую для Польши послевоенную эпоху, когда страна вошла в социалистический лагерь. В Кракове жили и работали кинорежиссер Анджей Вайда, поэтесса и лауреат Нобелевской премии Вислава Шимборска, писатель Славомир Мрожек, композитор Кшиштоф Пендерецкий. Благодаря выпавшим на долю Польши испытаниям городу удалось выбраться из забвения и вновь оказаться в центре общественной жизни страны.
Здесь же находились и находятся самые значительные из художественных ценностей Польши, в первую очередь коллекция картин Яна Матейко, главного польского живописца XIX века, и шедевры из коллекции князей Чарторыйских, в том числе «Дама с горностаем» Леонардо да Винчи. Сравнимый с ним по значимости для мировой культуры «Портрет молодого человека» Рафаэля был утерян во время Второй мировой.
Наконец, Краков стал символом мультикультурности Польши. На закате австро-венгерской эпохи здесь жило много русских революционеров, ведь граница с Российской империей проходила вплотную к городской черте. Два года здесь провели Ленин с Крупской, здесь лучший друг всех детей познакомился с Бухариным, а Сталин писал из Кракова нежные письма Льву Каменеву, ставшему спустя 20 лет его жертвой. Российская революция творилась в том числе и отсюда.
Но еще большее значение город имеет для еврейской культуры и иудаизма. Целый городской район — Казимеж, примыкающий к Вавелю с юга, — представлял собой место средоточия еврейской духовной и интеллектуальной мысли Польши на протяжении столетий. В начале 1940-х все это погибло, местное гетто было ликвидировано (к счастью, среди его жителей смог спастись, например, кинорежиссер Роман Поланский), а его обитателей отправили в концлагеря, траурным венком окружавшие город. Во время нацистской оккупации Краков — столица генерал-губернаторства, колониальной администрации на территории Польши, город, который планировалось полностью германизировать, — стал центром созданной Третьим рейхом системы массового уничтожения людей. Фабрика Оскара Шиндлера, про историю которого Стивен Спилберг снял на улицах Казимежа свой известный фильм 1994 года, также находилась здесь.
Город смог пережить и эту трагедию, а сохранившееся еврейское наследие Казимежа сделал частью своего культурного кода. В таком упорстве, в способности выживать несмотря ни на что и вопреки всему — подлинная аристократичность Кракова, лучшее доказательство предопределенности, неслучайности его судьбы. В конце концов, дракон Смок знал, где устроить свое логово. Только Вавель.
Читайте также:
Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!
Быстрая связь с редакцией: читайте паблик-чат Onliner и пишите нам в Viber!
Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by