Еще в конце 1980-х это был депрессивный район, где заброшенные промышленные зоны соседствовали с социальным жильем, населенным преимущественно иммигрантами и освободившимся пролетариатом. Чужакам там не место, считали респектабельные горожане, предпочитая обходить его стороной. Затем случилось нечто странное. К началу 2000-х лондонский Шордич превратился в модное богемное место, где мастерские актуальных дизайнеров соседствовали с интернет-стартапами, а те — с самыми крутыми ночными клубами, барами и галереями города. Суровых работяг здесь сменили бородатые хипстеры во фланелевых рубашках, честный британский «фиш-энд-чипс» и пинту традиционного биттера — органический веганский глютен-фри фалафель под тыквенно-персиковый крафтовый эль из пузатых бокалов-снифтеров, а вместо политики Маргарет Тэтчер в Шордиче ныне предпочитают обсуждать современное искусство. Журналисты Onliner.by побывали в мировой столице «креативного класса» и стрит-арта, получив незабываемые впечатления.
Мы покидаем тесные вагоны лондонской подземки на станции Liverpool Station и, оказавшись на поверхности, погружаемся в ставшую уже привычной суету Сити. Вокруг стеклянные небоскребы, тысячи «белых воротничков» и бесконечный поток автомобилей — обычный будний день в самом сердце «города, который никогда не спит». Пройдя буквально 300 метров на север по улице Бишопсгейт, мы практически моментально оказываемся в совершенно ином Лондоне (к таким местным контрастам здесь стоит привыкать первым делом). Блестящие конторские высотки нового века сменяются краснокирпичными викторианскими зданиями, респектабельный лоск пропадает вместе с искусственным глянцем, публика молодеет, а строгие костюмы уступают место яркой неформальной одежде. Вокруг нас тот самый Шордич, икона неолиберальной джентрификации, промышленный район, трансформированный коллективным бессознательным хипстеров еще в те годы, когда их никто так не называл.
Непосредственное соседство Шордича с финансовым центром Лондона сначала было счастьем района, потом стало его проклятием, затем вновь спасением, а впереди, скорее всего, еще более светлое будущее, с которым, впрочем, многие нынешние его обитатели не согласны. Еще в конце XVI века здесь, за пределами пуританского влияния суровых отцов-управляющих Сити, появились первые городские театры. По легенде, именно тут была впервые поставлена шекспировская трагедия о любви парня и девушки из двух враждующих веронских семейств. Театры продолжали существовать и в XIX веке, конкурируя даже со знаменитыми сценами Вест-Энда, однако промышленная революция взяла свое.
Сначала по соседству с театрами стали расти промышленные здания, текстильные и мебельные фабрики, склады, мастерские ремесленников. Их работники предпочитали жить рядом с местами приложения труда. Социальный состав обитателей Шордича быстро изменился, и ставший пролетарским район потерял свою привлекательность в глазах остальных горожан.
После Второй мировой войны начала умирать и традиционная индустрия. Квалифицированный рабочий класс находил новую работу, переезжал ближе к ней или вовсе в пригороды. Шордич опустел: фабрики стояли заброшенными, в жилые дома въезжали иммигранты. В таком близком Сити его просто перестали замечать — как неблагополучного соседа-алкоголика, с которым волею судеб приходится делить одну лестничную клетку.
Все неожиданно изменилось на рубеже 1980—1990-х годов. На наполненный тленом, унынием, доступными наркотиками и деклассированными персонажами Шордич обратила внимания группа людей, скрывавшихся за аббревиатурой YBA (Young British Artists — «Молодые британские художники»). Дерзкие новаторы от искусства, обнаруженные и прославленные коллекционером и галеристом Чарльзом Саатчи, решили, что именно этот район как нельзя лучше подходит для их деятельности. Шордич вытянул свой счастливый билет, и, что самое характерное, городские власти не приложили к этому ни капли усилий.
Логика рассуждений художников была очень проста. Во-первых, Шордич был расположен рядом с центральной частью города, с Сити, где современное искусство было в моде и за него готовы были платить. Во-вторых, в Шордиче имелось множество пустых промышленных помещений, идеальных эстетически и концептуально для устройства в них мастерских, студий и выставочных залов. Наконец, их можно было арендовать или купить практически даром: собственники, уже потерявшие всякую надежду на извлечение из всех этих фабрик и складов хоть какой-нибудь прибыли, были счастливы избавиться от них любой ценой.
Столь же рад оказался воспользоваться такой возможностью молодой «креативный класс». В 1990-е в Шордиче и его ближайших окрестностях жили и работали Дэмьен Херст и Трейси Эмин, Гэри Хьюм и Фиона Рей — законодатели моды в актуальном британском искусстве. Одновременно они стали тем маяком, на яркий свет которого стали слетаться представители остальных творческих профессий.
В старых цехах, где когда-то шумели ткацкие станки, в заброшенных мастерских, производивших мебель, в окружении социального жилья закипела новая жизнь. Фестивали, перформансы, выставки сопровождались бесконечными вечеринками. Шордич неожиданно для себя оказался в центре внимания всего богемного Лондона. Заурядный депрессивный пролетарский район столь же депрессивного пролетарского Ист-Энда стал художественным хабом, символом новой «Крутой Британии» — идеи, пропагандируемой пришедшими во второй половине 1990-х к власти лейбористами.
Цепная реакция джентрификации была запущена. За художниками в Шордич потянулись дизайнеры, архитекторы, писатели, молодые киношники, владельцы интернет-стартапов, фотографы. К началу 2000-х оказалось, что здесь можно наткнуться на съемку от журнала Harper’s Bazaar, попасть на показ Александра Маккуина, встретить в галерее Кейт Хадсон.
К концу 2000-х эволюция продолжилась. Многие стартапы не пережили лопнувший пузырь доткомов, художники-основатели, заработав на своем искусстве и повзрослев, переехали в более респектабельные районы, вслед за ними Шордич покинули многие галереи, но мода на него не прошла, а лишь изменилась. Прежнюю публику, практиковавшую серьезные виды искусства, сменили те, кого принято называть хипстерами: бородатые парни, урбанисты, блогеры и прочие модные молодые люди неопределенных профессий и способов заработка.
Такая атмосфера сохранилась тут, по крайней мере пока, и сейчас. Художественный хаб превратился в место, где можно просто приятно провести время в кругу себе подобных. На улице Бетнал Грин у эстакады надземной железной дороги, совсем рядом с Сити соорудили Boxpark — этакий «хипста»-кластер (конечно, из морских контейнеров) с магазинами футболок и кед, барбершопами, фалафельными, винными и ромовыми барами, корейским барбекю, донатами, тайваньским бабл-ти и прочей органической и не очень едой и выпивкой.
За каждым углом вас с нетерпением поджидает кофейня, «селфи»-галерея, магазин Urban Outfitters, лаундж-бар, бургерная (естественно, никаких американских фастфуд-сетей), а на культовой улице Брик-Лейн в самом сердце Банглатауна — бенгальского этнического района — дружелюбные бангладешцы предложат вам тазик карри, бейглы с соленой говядиной и украинские контрабандные сигареты по заманчивой цене.
Утром на выходных на той же Брик-Лейн работает уличный рынок, где вы найдете стритфуд из той страны мира, которую сможете придумать. Рядом барахолка со всякой всячиной от африканских масок и бывших в употреблении велосипедов до пустых кофейных мешков, которые будут уместно смотреться в вашем новом молодежном заведении. А над тобой в тех самых промышленных зданиях, из которых сначала выехала промышленность, а потом художники, наверняка располагаются бесконечные коворкинги и креативные пространства, где так удобно в теплой и дружественной атмосфере под скоростной Wi-Fi менять жизнь на планете к лучшему, бороться за правильную организацию городских пространств, формулировать петиции к мэру Лондона Борису Джонсону и проводить разнообразные воркшопы и публичные лекции.
Самое любопытное здесь, впрочем, начинается вечером. Открываются ночные клубы, к которым, естественно, тут же выстраиваются очереди, публика высыпает на улицы, заполняются бары. С традиционными британскими пабами здесь напряженка, зато любители крафтового пива смогут, сплетаясь направо и налево бородами, надегустироваться вволю. Да, хипстеры внутрь допускаются только в сопровождении взрослых.
За всей этой кипящей жизнью бесконечно интересно наблюдать, порой даже хочется поучаствовать, тем более что чужаком здесь почувствовать себя сложно. Шордич уже привык к туристам, превратившись в самую что ни на есть достопримечательность, куда специально приезжают со всего мира, где проводят полноценные экскурсии. Приезжают в первую очередь не за модной молодежной «движухой» — приезжают в мировую столицу стрит-арта.
Говорим — Шордич, подразумеваем — стрит-арт. Почти каждая подходящая поверхность: стена, трансформаторная будка, дорожный знак — здесь превращена в объект современной уличной художественной культуры. Она стала естественной наследницей и преемницей творчества «молодых британских художников», сейчас из бунтарей ставших частью британского истеблишмента. Началось все с Бэнкси и его соратников, порой зло, иногда не очень, но всегда метко высмеивавших пороки общества массового потребления. Теперь работ Бэнкси в Шордиче не найдешь, последние из них украли вместе с забором, на котором они были сделаны, — естественная судьба для неохраняемого объекта, аукционная стоимость которого составляет сотни тысяч фунтов.
У Бэнкси, впрочем, нашлись достойные последователи. Человек, знающий толк в стрит-арте, обнаружит в Шордиче рисунки практически всех крупнейших уличных художников современности, личности которых почти всегда скрыты за псевдонимами. Вот бельгиец Roa, напротив — ALO, за углом — минималистичные человечки от Stik, а над головой — «космические захватчики» из плитки работы Space Invader. Есть Phlegm, DalEast, Ronzo, Clet Abraham, Shepard Fairey, в свое время сделавший прославивший его плакат Hope с Бараком Обамой. Разнообразие техник потрясает, фантазия иногда озадачивает, но равнодушным при этом остаться сложно. Хотя у минчан, озабоченных «психоделическими уродами» на стенах белорусской столицы, реакция была бы однозначной.
У Шордича, как, наверное, у любого выскочки, есть свои недоброжелатели. Причем это вовсе не консервативные обитатели джентльменских клубов на Пэлл-Мэлл или хейтеры, ненавидящие все хипстерское. Достаточно продвинутая публика, преимущественно из леволиберальных кругов, бичует не столько «хипстеризацию» района, сколько в принципе «шордичефикацию» как одну из разновидностей джентрификации.
Аргументация типична для персонажей такого толка. Да, Шордич встал в авангарде «урбанистического ренессанса», но какой ценой это было достигнуто? Повышенное общественное внимание к району, переезд туда представителей «креативного класса», появление модных заведений и новых магазинов естественным образом вызвали рост стоимости жизни в нем. Собственники начали увеличивать арендную плату, и старые обитатели бывшего пролетарского гетто были вынуждены из него уезжать.
«Джентрификация забирает у бедных и дает богатым», — исходят праведным гневом колумнисты в прессе. «Шордич, начинавшийся как проект бунтарей, сам сейчас стал формулой, брендом, частью масс-культуры», — вторят им либеральные блогеры, ставя в пример район Кэмден и рынок в Боро. «Район утрачивает свое аутентичное своеобразие», — негодуют урбанисты.
Все в действительности так и обстоит: прежние бедные жители вынуждены съезжать, опыт Шордича копируется направо и налево, а район в ближайшем будущем ждут грандиозные преобразования. Правда жизни в том, что это нормально и ничего плохого в этом нет. С естественным ходом развития города смириться сложно, но и противостоять ему невозможно.
Совсем скоро Шордич изменится. Репутация района исправлена, он на слуху, известен и при этом так заманчиво близок к Сити. Только в последние годы местный совет утвердил сразу пять новых крупных строительных проектов, в соответствии с которыми здесь, на месте пустырей, заброшенной железнодорожной станции и некоторых прежних индустриальных зданий, появятся новые высотные жилые и административные комплексы.
Можно ожидать, что этот процесс продолжится. В новые дома вселятся клерки из Сити, арендная плата вновь вырастет, собственники старых зданий будут крайне заинтересованы в их продаже под застройку совсем иного качества и плотности. Первые ласточки здесь уже появились.
Прежний Шордич 1980-х уже исчез. Какая судьба ждет Шордич 1990—2000-х? Скорее всего, жертвой дальнейшей джентрификации станет и он, ведь любая революция рано или поздно с удовольствием пожирает своих героев. Район с дурной репутацией сменил креативный хаб, в ближайшие годы настанет время уйти и «хипстапренерам». Снесут стены, на которых нарисованы граффити, на месте фалафельных откроются рестораны совсем другого класса, уедут и бангладешцы с контрабандными сигаретами и карри. Где-то в Лондоне появится новый Шордич, который станет наследником прежнего и оммажем ему. Уличная культура скоротечна, а постоянные изменения составляют саму ее суть. В этом тоже есть часть характера этого города, в который всегда приезжаешь как в первый раз.
Вам будет интересно:
Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by
