Как выглядит самое жуткое место страны. Репортаж из зоны отчуждения

20 октября 2017 в 8:00
Автор: Дмитрий Мелеховец. Фото: Максим Тарналицкий

Как выглядит самое жуткое место страны. Репортаж из зоны отчуждения

Автор: Дмитрий Мелеховец. Фото: Максим Тарналицкий

Недавно в белорусской зоне отчуждения умер последний местный житель — 91-летний старик из деревни Тульговичи, который когда-то наотрез отказался мучиться в городе и остался наедине с пустотой. Теперь тридцатикилометровка вдохнула полной грудью и проказничает как может: душит стены лозой, пробивает крыши дождем, старит брошенные газеты и разбрасывает ветром игрушки. Пару недель назад ученые организовали конференцию и устроили экскурсию по территории Полесского заповедника, чтобы показать, как она осваивается и что там теперь есть. Мы же решили посмотреть на то, чего нет, и отправились в двухдневное путешествие по брошенным поселкам и деревням, время в которых замерло 31 год назад.

Зона отчуждения — территория радиусом в 30 километров, которая подверглась наибольшему заражению после чернобыльской аварии. В некоторых частях Украины допустимый уровень радиации в зоне превышен в десятки раз, хотя это не останавливает тамошних путешественников: направление считается одним из самых экстремальных туристических маршрутов в мире. В Беларуси есть своя зона отчуждения, хотя посторонних сюда пока не пускают: приехать можно только по работе, предварительно получив пропуск. Исключение для белорусов делается только раз в год — на Радуницу, когда люди приезжают к могилам родственников.


Въезжаем через КПП «Майдан», охраняемый колоритным Василием из Полесского заповедника. Показываем пропуска, документы, багажник, проезжаем сквозь колючку вглубь зоны. Когда-то в здешних деревнях ладило быт 22 тыс. человек, теперь тут можно слышать, как гниют крыши и ржавеют мопеды. Вдоль разбитой дороги с разной скоростью умирают дома и исчезают заборы.

Таких деревень здесь много: до катастрофы только в белорусской зоне отчуждения было зарегистрировано 92 населенных пункта. Видимой разницы между ними нет: кругом брошенные наспех дома-близнецы.

Выселяли людей спешно, в суматохе. Многие из них были уверены, что вернутся буквально через несколько дней, в худшем случае — месяцев. Теперь полы их домов усыпаны окаменевшими куклами и брошенными игрушками, советские постановочные портреты также висят на стенах, в прихожих расставлена обувь, в спальнях сложена одежда. По фотографиям и предметам быта можно запросто представить, какая семья жила в доме.

Конечно, ценных вещей не осталось: в девяностых здесь активно орудовали мародеры, хотя из зараженной зоны и нельзя ничего вывозить.

Выделяется на фоне других деревень поселок Погонное, отселенный одним из первых в стране. Это один из крупнейших населенных пунктов в тридцатикилометровке, наиболее пострадавшей после взрыва. До аварии здесь проживало чуть больше тысячи человек — 421 семья. Как-никак центр гордого совхоза «Победа социализма».

На шести улицах были школа, детский сад, библиотека, больница, целых три магазина и даже Дом культуры с комбинатом бытового обслуживания.

Все эти постройки хорошо просматриваются с вышки высотой метров 40—50. В ясную погоду с нее даже виден реактор.

Поскольку деревня находится максимально близко к трагическому четвертому реактору, увозить отсюда людей начали почти сразу — в мае 1986-го. Сначала жителей Погонного перекинули в соседние Кожушки, потом еще дальше. Некоторые из них не уживались в городе и даже жаловались на травлю «детей Чернобыля» в других регионах, но обратно им вернуться не дали, огородив территорию забором и рассыпав по ней милицию и военных.

Наш провожатый — орнитолог Валерий Юрко — обошел зону вдоль и поперек. История не так интересна мужчине, у него только и разговоров, что о животных.

— В зону я приехал 12 лет назад: сбежал из университета за хорошей зарплатой. Работаю вахтами: 14 дней здесь, 14 дома, в Минске. То есть я в зоне шесть полных лет прожил! Для ученого здесь раздолье: очень много животных, редких птиц. Только про мутантов не спрашивайте! Нет их тут! В последнее время… — троллит орнитолог и поглядывает на реакцию. — Мне недавно сын показывал в интернете, какие ужасы про зону рассказывают. Даже фотографии мутантов кто-то в фотошопе делает. Реалистично так.

А недавно мой пацан себе игру установил. S.T.A.L.K.E.R. называется. Прибегает: «Папа, пойдем что-то покажу». Смотрю на экран, а там у какого-то героя мои имя и фамилия — Валерий Юрко. Думаю: совпадение! А потом остальных посмотрел — сплошь наши ребята из заповедника.

Людям интересно это место. Сюда тянет. Меня — к животным, а кого-то — за экстримом. Иностранцы уезжают отсюда с квадратными глазами и пищат от восторга. Я этого не понимаю, но каждому свое.

Животных здесь действительно много: тут запросто можно встретить волков, лис, оленей, лосей, зубров и даже медведя (если очень повезет или очень не повезет — в зависимости от настроения зверя). А вот одичавших собак тут нет, несмотря на утверждения некоторых форумчан о том, что на белорусской территории, как и в Украине, водится около 40 пород.

По дороге в школу ученый предупреждает: в зданиях тоже могут прятаться дикие звери, так что следует соблюдать меры предосторожности. В общем, по школьным коридорам лучше не бегать, пускай завуч и не накажет.

Заходим в типичную сельскую школу, которая сохранила весь колорит того времени и выглядит правдивее любого музея.

Доски давно прогнили от влаги, рамы сломаны, окна выбиты: орудовал самый беспощадный хулиган — время.

На первом этаже сохранились портреты солдат, стенды, счеты, плакаты.

В классах стоят парты, разбросаны мензурки в кабинете химии, чертежи, математические таблицы.

Возле кабинета довоенной подготовки сложено несколько разорванных противогазов, которыми школьников учили спасаться в случаях ЧП.

Все здание усыпано сотнями мелочей, рассказывающих маленькую историю.

Понять предназначение зданий здесь несложно: в ДК смотрит в будущее Ильич, громкие плакаты в актовых залах славят коммунизм, в детских садах прирастают к земле куклы и ржавеют горшки. В какие-то моменты начинает казаться, что все это не может выглядеть так поэтично и трагично одновременно, что все это — декорации, привезенные и мастерски разложенные спецами из Голливуда для очередного блокбастера. На деле же здесь живет история.

Ходить по территории Погонного можно очень долго. Вот деревья оккупируют крыши домов, а мох поглощает бетон, вот сорняки в отместку колхозам пожирают сельхозугодия, а вот на ржавом гвозде еле держится плакат о светлом будущем, которое вряд ли увидит этот поселок в ближайшие пару десятков лет: радиационный фон здесь пока заметно выше нормы.

Поскольку радиационные осадки выпали неравномерно, некоторые территории оказались заражены больше других. Тульговичи, например, где вплоть до недавнего времени жили люди, начали отселять только спустя пять лет после аварии, в других же деревнях фон уж точно выше, чем хотелось бы. В общем, грибы здесь лучше не собирать (или хотя бы не есть).

Наш бытовой (не самый точный) дозиметр в некоторых местах показывает радиационный фон втрое выше, чем в минской квартире, в других — чуть ли не такой же. Естественно, доверять этому прибору можно только с оговоркой.

Двигаемся вглубь зоны по угнетающему осеннему пейзажу к Красноселью — холмистой деревушке на берегу Припяти. Само по себе место не представляет особого интереса, но за холмами можно увидеть паромный буксир, «сбежавший» на сушу подальше от АЭС.

Кроме мусора, внутри ничего. Оживляет картину только дождь, который бьет по металлу.

С вышки в Красноселье четвертый энергоблок должно быть видно еще лучше. Должно быть — опять же если бы не бесконечный дождь.

Эту деревню, как и Погонное, отселяли в первую очередь — в мае, хотя что-то неладное местные стали подозревать уже на следующий день после трагедии, когда со стороны Чернобыля шли паромы с людьми на борту.

Дальше Красноселья — только Масаны, где расположилась научная станция. Там в небольшом доме живут два сотрудника заповедника. Дом оборудован солнечными батареями, котлом и всеми прочими благами первой необходимости, включая двух милейших собак.

Ежедневно вахтовики делают замеры и расчеты, которые передают на «Большую землю». Специалисты изучают воздействие радиации на животных и птиц, замеряют накопленную радиацию, делают тесты.

— Сейчас радиация ушла в почву, поэтому у разных птиц и животных она накапливается по-разному в зависимости от образа их жизни и потребляемой пищи, — объясняет орнитолог Валерий. — Одна птица может всю жизнь провести в зоне и даже не приблизиться к предельно допустимой норме, другая же за несколько лет накопит критическое количество. И все потому, что одна будет искать червей в грязи, а вторая — питаться на поверхности. Вопрос тонкий, сложный.

Недавно мы завели в Масанах лошадей для исследований. Сейчас многое делается и производится на территориях, которые раньше считались непригодными, но откроют эти земли очень нескоро, так что место будет оставаться таким же атмосферным и привлекательным еще какое-то время.


Полесский государственный радиационно-экологический заповедник занимает площадь в 216 тыс. гектаров — увидеть здесь все крайне сложно. Однако нам все же удалось посетить еще одну любопытнейшую локацию: на самой границе с заповедником осталось местечко, которое исчезло так же удивительно, как и появилось на свет. О белорусском городе-призраке, которого нет на картах, читайте на Onliner.by уже на следующей неделе.

От редакции. Хотите рассказать необычную историю или знаете об интересных местах? Пишите на dm@onliner.by.

Читайте также:

Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by