$12 000 за дачную мечту

Для нашего человека дача — нечто большее, чем просто кусок земли. Это отдушина и чуть ли не единственная радость. К мысли, что неплохо бы иметь свой участок с домиком недалеко от города, несколько лет назад пришли и супруги Сойко. Проработав всю жизнь в Минске на производстве, к пенсии они скопили порядка $10 тыс. и приступили к поискам «того самого» варианта.

— Предложения о покупке участка в дачном кооперативе даже не рассматривали: не хотелось жить у всех на виду на шести сотках, — объясняет Елена Иосифовна. — Поэтому присматривались именно к деревенским домам. На поиски ушло года два: ездили, оценивали, сравнивали. Основные критерии были очень простые: в пределах 50 километров от Минска, нормальные подъездные пути и готовый к проживанию дом. Со стройкой даже не думали заводиться: понимали, что не потянем ни по деньгам, ни по времени.

В один из дней заглянули в агрогородок Ситники. Место нам очень понравилось: жилая деревня, 22 сотки, добротный дом немного на отшибе, колодец на участке. С соседями вроде бы все понятно: по левому краю — жилой дом, по правому — очень запущенный участок с травой по пояс и древними хозпостройками. По большому счету нам подходило все, кроме цены: продавцы хотели $12 000, так что пришлось еще занимать деньги у родственников. Но ради мечты решились и на это. В мае 2014 года наконец купили дом. А дальше все завертелось. Вдохновленные своим приобретением, мы начали постепенно делать ремонт, приводить все в порядок: поменяли окна, обшили стены, покрасили потолки. К весне 2016-го практически закончили обустройство дома и собирались уже перемещаться на улицу, заниматься участком.

«Елена Иосифовна, вы горите»

Сейчас дом супругов Сойко будто разделен на две части: одна — из прошлого (полувековой сруб), вторая — из настоящего (веранда с летней кухней из газосиликата). Новую часть возводили на старом фундаменте — строго по первоначальным контурам. Следы пожара, бушевавшего полтора года назад, почти скрыты, видны разве что обуглившиеся бревна у входа в жилую часть.

— Пока делали ремонт, всю мебель, одежду и инструменты вынесли в хозпостройки: чтобы нормально работать, нужно было пространство. Занести все обратно уже не успели, — дополняет слова Елены Иосифовны ее дочь Марина, которая планировала все летние месяцы проводить вместе со своим ребенком на даче.

— В течение какого-то времени соседний участок так и оставался заброшенным, а потом у него появились хозяева, которые стали наводить порядок, — продолжает рассказ минчанка. — Во время пожара мы находились в Минске, поэтому сами ничего не видели, но соседи рассказывали, что «новоселы» устроили на своем участке три кострища (два поменьше и одно большое — как раз напротив наших сараев) и сжигали на них все: мусор, бревна, доски от разобранных хозпостроек. Пламя вроде бы было довольно высокое. Говорят, к ним даже подходили сельчане и предупреждали: следите за огнем, убавьте пламя, сгорит же вся деревня. Погода тогда была сухая и солнечная, поэтому коренные опасались.

В какой-то момент хозяин участка Александр Александрович уехал, оставив присматривать за огнем свою супругу, Светлану Валерьевну. Нам это непонятно: как можно оставить одного человека следить сразу за тремя кострищами? А потом все и произошло…

Было около двух часов дня, я собиралась на работу на вторую смену — и вдруг звонок из МЧС: «Елена Иосифовна, у вас на участке произошел пожар». Точной информации не было, но мне показалось, что сгорели только хозпостройки. Быстро отпросилась с работы, сели с мужем в машину и помчались в Ситники. Когда приехали, на участке были уже все: милиция, Следственный комитет, МЧС, соседи. Огонь к тому моменту потушили.

Увидев, что произошло, я была в шоке: сгорели не только сараи, но и часть дома. От веранды ничего не осталось, не было и крыши, торчала только каминная труба. Смотреть на это было невозможно. А на соседнем участке в это время дымились кострища.

Уже позже Елена Иосифовна узнала, что соседка, которая следила за кострищами, заметив, что у Сойко начался пожар, вызвала МЧС и пыталась своими силами потушить зарождавшееся пламя, носила в бидоне воду из колодца. Огнетушителей под рукой не было.

— Как нам потом рассказали, пожар начался с хозпостройки, которая примыкала к дому. Она действительно была старая и ветхая, с частично провалившейся крышей, но после окончания ремонта мы собирались ее разобрать. Разобрал огонь, — переживает Марина. — Бог с ним, если бы сгорел только сарай, но пострадало слишком много. Сгорело наше имущество: мебель, техника, детские игрушки.

Весенний пожар видело почти все село, но звонков в МЧС поступило всего два: один — от соседки Светланы Валерьевны, второй — от минчанки Татьяны, которую о беде оповестила родственница, живущая в Ситниках.

— Хорошо помню тот день, — говорит Татьяна. — Весна была ранняя, и уже в начале апреля установилась отличная погода: солнечная, сухая, с ветерком. Я была дома, в Минске. Внезапно — звонок: тетка, сбиваясь, говорит, что горит мой дом. Я сразу же набрала МЧС, сообщила о пожаре, а потом села в машину и полетела в Ситники. Минут через 25 была на месте. Оказалось, что горел не мой дом, а соседский. Тетка ошиблась.

Когда я приехала, спасатели уже работали. Но пламя было невозможное, это очень страшно. Близко никто из людей и не подходил: боялись. Я своими глазами видела, что на участке, где были кострища, как раз догорал костер, который был выше меня ростом. В нем были доски и бревна, сложенные шалашом.

Понимаете, это деревня, здесь все друг про друга все знают. И мне люди стали рассказывать, что подходили к хозяину участка, предупреждали, чтобы он прекратил играть с огнем… Но вообще, надо было, конечно, не разговаривать, а вызывать МЧС. Дали бы человеку штраф, может, все и обошлось бы.

С одной стороны — кострища, с другой — компостная яма

Сойко предполагают, что главной причиной пожара в погожий весенний день стали именно костры на соседнем участке. Якобы ветер подхватил искру и перенес на их территорию, где она упала на благодатную почву: в и без того ветхой постройке хранились дрова. Марина также думает, что искра могла попасть как раз в тот провал на крыше, который образовался весной. Пожар в Ситниках госструктуры не проигнорировали: составлялись протоколы, опрашивались свидетели, делались экспертизы. Казалось, что виновного вот-вот назовут.

— Соседи свою вину не признали, — восстанавливает события девушка. — Сразу заняли категоричную позицию: мы ни при чем. Побеседовать никак не удавалось, с той стороны на контакт никто идти не хотел. Мы не говорим, что надо было каяться и просить прощения, но по-соседски предложить помощь: вы же видите, что произошло, что, возможно, в этом есть ваша вина, понимаете, что теперь нам придется отстраиваться заново и по второму кругу делать ремонт…

Расследование шло очень неспешно, поэтому мне самой пришлось разбираться во всем — стать, по сути, юристом, перелопатив все кодексы и разъяснения к ним. Но в возбуждении уголовного дела в милиции все время отказывали: сначала потому, что это неумышленный поджог, а потом из-за недостаточной суммы ущерба (должно быть свыше 1000 базовых величин). Нам все время твердили: это гражданское дело, идите в суд. Но какой толк судиться, если соседям, насколько я знаю, даже «административку» не дали — что мы сможем доказать?!

Подсчет суммы ущерба — отдельный вопрос: правоохранители, оценив масштабы, насчитали меньше 1000 базовых величин. Тогда нам пришлось двое суток потратить на то, чтобы самим описать все вещи и примерные цены на них с учетом того, что они были в употреблении. Вышло мелким шрифтом на пять страниц, и сумма получилась гораздо бо́льшая, чем надо. Только после этого дело было передано в Следственный комитет, началось уголовное производство.

В решении таких вопросов не обойтись без профессиональных экспертов. В увесистой папке, которую уже собрала семья Сойко, хранится копия пожарно-технической экспертизы листов на пятнадцать. В ней написано, что причиной пожара могли быть (и, вероятнее всего, были) искры и горящие частицы с участка №26а: «Вероятностный характер вывода обусловлен невозможностью полностью исключить экспертным путем возможность возникновения данного пожара от источника огня или высокой температуры, связанной с эксплуатацией либо неисправностью электрооборудования». Также эксперт не исключает вероятность поджога.

— Прошло столько времени, неужели нельзя было проверить эти версии? — удивляется Марина. — Что касается неисправности электрооборудования, то даже в официальных документах указано, что в нашем доме автоматы были выключены. Более того, мы всегда их выключали и перекрывали газовый баллон, когда уезжали. Это железное правило. Позже я проконсультировалась с электриком, который пояснил: если выключены пробки, то короткого замыкания в доме быть не может. Проблемы могли бы возникнуть только на отрезке от щитка до столба, но это исключено, так как в дальней части дома огня не было. Да и поджог, как правило, легко распознают. Почему же в нашем случае столько неясности?

Я боюсь, что дело просто затянут (в апреле истекает срок давности для возбуждения уголовного дела) и спишут в архив. В августе мы уже получили уведомление о приостановлении предварительного расследования и уголовного преследования «в связи с неустановлением лица, подлежащего привлечению в качестве обвиняемого».

Соседи, на которых грешит семья Сойко, предположили, что источником огня могли стать не их кострища, а компостная яма, которая находилась на другом участке, граничащем с погорельцами. Но еще одна экспертиза пока опровергает это.

— У нас нет цели посадить людей в тюрьму, сделать их уголовниками, но ответственность за все произошедшее кто-то же должен нести. Понятно, что умысла ни у кого не было, никто не хотел пожара, но нельзя же это просто так замять. Для нас этот дом и участок — приобретение всей жизни, мы не выиграли в лотерею, не получили наследство — заработали все своим трудом. И конечно, хотели бы получить компенсацию, ведь нам пришлось отстраиваться и ремонтироваться заново, — объясняет Елена Иосифовна.

«Огонь шел с другой стороны, и я пыталась его потушить»

Вторая сторона, которая строит на соседнем участке большой дом, считает, что в деле надо разбираться досконально, а не идти по пути наименьшего сопротивления, спихивая всю вину на них.

— Нас никто не хочет слушать, хотя у нас есть все доказательства в подтверждение того, откуда начался пожар, — утверждает Александр Александрович. — Первой горела мусорка (компостная куча) на другом участке. Я сделал фотографии, которые это доказывают. По шиферу видно, что там все горело, тем более в куче лежали сухие листья — они же летучие. А обвиняют нас. Траву мы жгли 5-го числа при свидетелях, а пожар был 6-го. Так что это не от травы, а кострища наши, которые горели в тот день, были далеко. И это мне пришлось доказывать два часа.

Наверное, правоохранителям просто легче считать, что все загорелось от искры. Я в тот день был на участке, уехал буквально на 13—15 минут, оставив жену, а когда вернулся, уже горело. Она вызвала МЧС, когда увидела, что начался пожар. Сойко уверяют, что у них сгорели дорогие инструменты, например бензокоса. Но остатков ее я так и не увидел. Может, кто-то ее до пожара украл и потом огнем прикрыл свое преступление. У нас в деревне был человек, который мог это сделать, его потом за воровство и посадили. К тому же еще одна соседка говорила, что на участке что-то бухнуло, а только потом начался пожар. Может, там в бутылках что-то горючее хранилось.

Прошло уже полтора года, милиция все расследовала и дала бумагу, что мы непричастны. А соседи насчитали убытки и, наверное, хотят повесить их на нас.

Не верят супруги и в результаты экспертизы. Говорят, что при составлении самых первых документов были допущены ошибки: перепутаны стороны света, неточно измерено расстояние, скорость ветра, по одним данным, была 8 м/с, а по другим — 2 м/с. Подписывать такую экспертизу они отказались.

— Огонь шел с обратной стороны дома, именно оттуда, где располагалась компостная куча, — излагает свою версию событий Светлана Валерьевна. — Эта компостная куча находится всего в 10—11 метрах от их дома и ветхого сарая. Когда я увидела, что на соседнем участке появился огонь, сразу же позвонила в МЧС. После этого начала бегать поливать стены водой. Мне казалось, что еще можно сделать что-то, тем более рядом стоял газовый баллон. В это время приехал муж и сказал: «Отойди, а то еще рванет. Главное, что ты вызвала спасателей». Сфотографировать или снять видео я даже не подумала. Если бы сообразила, это сняло бы много вопросов — не пришлось бы ничего доказывать. Но в той ситуации и мысли такой не возникло: как можно что-то снимать, когда у человека горит дом? Молодежь такое еще может сделать, но у нашего поколения так не принято.

За пожаром наблюдала вся деревня, все видели, откуда горит, но, когда приехали эксперты, нам пришлось два часа доказывать, что в какой очередности занялось. Потом уже следователи нашли свидетелей, которые подтвердили мои слова, что первой горела ветхая пристройка. Я скажу больше: наш ближайший костер находился в 38 метрах от места возгорания, а по нормам можно жечь уже в 15 метрах. То есть мы перестраховались в два с половиной раза. Это какая должна быть искра, чтобы пролететь 38 метров и еще зажечь что-то?! Мне кажется, все пытаются идти по пути наименьшего сопротивления: мол, мы виноваты — и все, а докапываться до истины лень.

В Следственном комитете сложившуюся ситуацию комментируют так:

— Расследование по уголовному делу (статья 219, «Уничтожение либо повреждение имущества по неосторожности») продолжается. Сейчас проводятся следственные действия, отрабатывается несколько версий, в том числе неосторожное обращение с огнем иного лица (которое могло в тот день находиться на участке), а также умышленное уничтожение имущества, — пояснила официальный представитель УСК по Минской области Татьяна Белоног.

Строителей, которые восстановят любой дом, ищите с помощью сервиса «Onliner. Услуги»

Читайте также:

• Ангарская в тюремной власти. История бунта трех тысяч заключенных в минской колонии посреди жилого района
• «Утеплитель плавился и капал за шиворот, потом рухнул потолок». История одного из сильнейших пожаров Минска

Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by