Поздней осенью белорусская деревня неприглядна и навевает тоску: пожухлая трава, оголенные деревья, за неделю растерявшие свою багряно-оранжевую красоту, промокшие дома; яркие летние краски на полгода залегли в спячку, надежно «притушенные» мрачным серым небом. Избалованный городской житель от таких видов непременно бы заскучал и захандрил, поддался легкому сплину, но сельским людям горевать некогда: надо работать. Иногда не просто работать, а сражаться — бороться за то, что тебе вроде как положено, но упорно не идет в руки.
История Жанны Цейко в какой-то степени типична для деревни (да и города, чего греха таить, тоже): пьющие мать и отец закономерно лишились родительских прав. 12-летней Жанне, ставшей социальной сиротой, была уготована прямая дорога в школу-интернат, где за государственный счет ее должны были обучать, кормить, одевать и воспитывать. В «казенном доме» слабовидящей девочке пришлось бы нелегко, но от незавидной участи брошенного всеми ребенка Жанну спасла старшая сестра Алла.
— Родители наши… — Алла замолкает и обреченно опускает руки. — Пьют они, что с них взять? Когда Жанне было 12 лет, их лишили родительских прав (мама тогда уже жила с сожителем). Меня же органы соцопеки и участковый попросили: возьми сестру к себе, чтобы не тревожить ее, не ломать психику. Вырасти до 18 лет, а потом ей дадут квартиру.
Так 25-летняя Алла, у которой уже было двое детей, стала мамой еще и для Жанны. Тогда вся семья ютилась в доме у родственников мужа:
— В Кривоносах в хате была у нас одна комнатка, которую разделили перегородкой. В одном углу — мы с мужем, в другом — дети вместе с Жанной, и еще осталось место для кухоньки. К нам приезжали проверки — все видели, что нам тесно, что никаких условий, но на это не смотрели: им главное, чтобы порядок был и кушать наготовлено. А что мы друг на друге жили — это не проблема.
В 2007 году Алла с мужем как многодетная семья (к этому времени у них подрастала третья малышка) взяли кредит и купили дом в центре Михалишек. Михалишки — агрогородок основательный: порядочное количество домов, свой ресторан, впечатляющий костел, магазин, клуб. Даже музыкальную школу хотели открыть, но передумали и в отведенном под изящную науку здании поселили сельсовет.
Всем составом семья перебралась в новый дом — деревянный, обложенный кирпичом. Три комнаты — это, конечно, лучше, чем одна, но места все равно не хватает: дети-то подросли, каждому нужно личное пространство.
— Его еще надо строить, но пока не получается. Только вот окна летом поменяли. Муж на комбайне работает, так уже постарались сэкономить, — объясняет женщина.
— Когда взяла Жанну под опеку, — продолжает разговор Алла, — сразу оформила ей группу по инвалидности (хотя открывать не хотели, сколько я нервов истрепала), после школы выучила в Щучине на садовода-овощевода. Мне, когда я документы на учебу готовила, в больнице еще сказали: «Что, денег вам мало?» Мол, раз она «инвалидные» получает, можно ничего больше не делать и не работать.
Правда, с работой по специальности у Жанны не сложилось: «Это очень тяжело, да и рост другой нужен, не такой маленький, как у меня: летом деревья обрезать, со всеми секаторами управляться. Осенью и зимой немного проще». Сейчас Жанна работает уборщицей в магазине в первом белорусском атомграде — Островце.
— После того как Жанна выучилась, я позвонила в это «Одно окно», стала выяснять, когда ей уже дадут жилье. Объясняла, что у меня своих трое детей, места мало. Мне сказали: она 35-я в очереди, скоро начнут сдавать дома, так что квартиру получит обязательно. В итоге ничего. Снова начала звонить, где-то даже скандалила, так мне сказали: вы за нее уже не отвечаете, вы всего лишь сестра, поэтому разговаривать мы будем только с Жанной.
— А что они со мной разговаривают? — включается в разговор девушка. — Уже даже не обещают ничего. Дома в Островце сдавались, люди заселялись, а очередь вообще не движется. Раньше говорили, что я 35-я, теперь — вообще 37-я. Никого не волнует, что я живу у сестры, стою на очереди как сирота и инвалид. От родителей ни помощи, ничего, сами по чужим углам мыкаются.
— Ой, одни только обещания, а реальной помощи никакой, — вздыхает Алла. — Как я нанервничалась, пока ее на работу устроила. Мало того что нигде не хотели брать, так и соцслужбы не помогали. Звонишь, а они говорят: ищите места в колхозе. Но какой из нее работник колхоза? Жанна почти ничего не видит (иногда сама удивляюсь, как она в город ездит, на автобус садится). А те, кто должен содействовать, отмахиваются…
Чтобы вовремя попасть на работу, девушке надо успеть на автобус, который идет в 6:40, и где-то час ехать до города. Обратная дорога начинается в 18:10. В доме сестры Жанна появляется около восьми вечера:
— Сейчас такое время — выезжаешь, когда еще темно, и возвращаешься, когда уже ничего не видно. По хозяйству помочь не успеваю. Летом еще можно прополоть что-то или полить, а зимой…
— Неудобно мне перед сестрой, — признается Жанна, когда Алла отлучается. — Понимаю, что мешаю им. Утром встаю и стараюсь вообще не шуметь, даже свет не зажигаю, чтобы никого не разбудить. Только на кухне уже можно чая попить при свете, а так ведь и дети, и взрослые отдыхают. Потом одна дорога до города чего стоит. Тяжело так жить. Мне бы хоть какую комнатку в Островце.
Комнатку в Островце маленькая, но пробивная Жанна заполучить пыталась: у райпо, где она работает, есть общежитие. Но девушке дали понять: продавцов селить некуда, что уж говорить об уборщицах. «Так что, если я уборщица, могу жить на улице?..» — логичный вопрос девушки остался без ответа. Пыталась она и снять жилье, хотя дальше телефонных разговоров попытки не продвинулись.
— Я, когда звонила по объявлениям, услышала такие цены, что мне чуть плохо не стало. За комнату в квартире просят и $100, и $150. Это потому, что начали строить станцию. Столько людей приехало, командировочных, что можно любые суммы просить — и снимут. С моей зарплатой в 2 100 000, получается, что все деньги придется только за аренду отдать. А жить как? Пенсия у меня 1 500 000, урезанная, потому что работаю. Честно говоря, я могла бы и в Михалишках жить, но ведь негде, — уже даже не огорчается, а принимает безысходность своего положения как данность девушка.
— Да, в сельсовете выписать Жанну отказываются, так как прописать некуда — так по закону. А дать жилье, как в законе говорится, тоже не могут, — поражается деревенской «диалектике» Алла. — Выходит, есть у тебя уголочек — и хорошо, а где, что и у кого — не волнует. Хоть бы комнатку ей в самом деле нашли. Островец большой, постоянно дома строятся, а ничего не предлагают — как так может быть? Куда ни обратись, все руками разводят: ничем помочь не можем. Но ведь она 12 лет как сирота — можно было что-то наперед думать?..
Жанне уже 24 года, тоже хочется где-то чего-то. Но у меня дети, у меня все строго, не разгуляешься. Если пришел кто-то, посидели немножко, чаю попили и пошли. Отправить ее одну жить в город мне не страшно: она самостоятельная. Я с детства всех приучала, чтобы сами могли все сделать: и приготовить, и убрать.
Обвинить Жанну в том, что она находится в бездеятельном ожидании, никак не получится: настойчивую девушку знают все специалисты не только в сельсовете, но и в Островце.
— Я пыталась попасть на прием к председателю райисполкома: у него каждую среду приемные часы. И что вы думаете? Меня секретарь даже не пустила к нему, говорит: нет смысла. Объясняю: может, мне решать, есть смысл или нет? А она уперлась, и все. Честно говоря, по-моему, все наши чиновники засиделись, расшевелить их очень сложно. Я как-то в исполкоме сказала: давайте я приду и буду у вас в кабинете жить. Ну а как еще с ними? Но они посмеялись — и только.
Предлагали мне строиться: пришло письмо из исполкома. Как я поняла, мне надо заплатить 300 млн (это первоначальный взнос), и 118 еще остается. Но кто ж мне даст такой кредит под мою зарплату?..
Звонила и на прямые линии. Один раз мне сказали, что я не попала в строящийся дом. А во второй раз уже наверняка пообещали, что следующая многоэтажка — моя. Уточняю: а когда ее начнут строить? Ну, тут и все — никаких сроков и гарантий. Даже примерно. Даты вообще никто не называет — когда ж его строить-то будут?
В сельсовете о Жанне и ее трудностях, конечно, знают, но утешить ничем не могут: «Очередь на социальное жилье формируется в райисполкомах. В Михалишках строились дома, но от колхоза и для работников колхоза. Сейчас все дома заняты, ни одного свободного нет, это точно».
В Островецком райисполкоме фамилию Цейко не приходится повторять дважды. В центральном аппарате своя правда, спорить с которой трудно: «Почти все дома, которые построены недавно и продолжают возводиться, предназначены только для сотрудников атомной станции. Есть специальный документ, где это четко прописано: все квартиры — атомщикам, городу ничего не выделяется. Поэтому вроде бы кажется, что жилье в Островце строится быстро и много, но это не для очередников. У нас есть проблемы — и с социальным жильем, и с жильем для молодых специалистов.
Последний дом с социальными квартирами был построен в 2012 году — тогда очередь значительно продвинулась. Чуть позже выделялось еще пару квартир, и на этом все. Мы понимаем, что и без того обделенные люди остаются без жилья, но пока ничего поделать не можем.
Жанна Цейко стоит на очереди далеко не в первой десятке, поэтому гарантировать быстрое заселение никто не может. Дома сейчас строятся только по госзаказу, то есть в дальнейшем нужно будет финансовое участие жильцов — первый взнос в 300 млн, оформляется кредит под 3% на 20 лет. Некоторые люди, стоявшие в очереди на соцжилье, согласились так строиться. Жанне мы тоже предлагали, но она отказалась. Понимаем, что у нее ситуация тяжелая, и по зарплате она вряд ли пройдет. Насчет общежития нужно решать вопрос с работодателем, потому как в коммунальной собственности их нет. На 2016 год программа еще не сверстана, будем надеяться, что в ней предусмотрят строительство социального жилья».
Читайте также:
Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by