Последний житель глухой белорусской деревни: я богаче вас, горожан
Поездка в деревню Сомовка, что в Ушачском районе, заняла два дня и разрушила в нашем сознании несколько устоявшихся стереотипов. Заблуждение первое — 200 километров в Беларуси — это расстояние, которое можно преодолеть за 3—4 часа. Второй стереотип — жители столицы успешнее населения глубинки. И, наконец, третья пошатнувшаяся истина, из-за которой мы, собственно, и отправились в Сомовку: человек, живущий один, одинок и несчастен. Но давайте обо всем по порядку.
Выстраивая маршрут до Ушачей по карте, вы столкнетесь с дилеммой: добраться до этого небольшого райцентра в Витебской области можно двумя дорогами — через Докшицы или Полоцк. И в том, и в ином случае дорога должна занять от силы три-четыре часа, поэтому с отъездом мы не торопились, ближе к вечеру пришли на автовокзал и отдали себя в руки провидения — в какой райцентр поедет первый автобус, туда и отправимся. Провидение злорадно ухмыльнулось и выбрало Докшицы.
Маршрутка несла нас к точке высадки, как на крыльях, двух часов не прошло, как мы оказались в небольшом городке у истоков Березины. Вышли, огляделись, подошли к прохожим разузнать, как преодолеть до Ушачей последние 70 километров. И тут началось…
— Ушачи?! — глаза мужичка, которому мы задали, казалось бы, простой вопрос, демонстративно и удивленно выпучены. — Общественный транспорт туда сегодня уже не ходит, попутками тоже вряд ли доберетесь. Разве только завтра… Но в гостинице мест свободных нет, так что, ребята, вы серьезно влипли.
Оставляем пессимиста в стороне, направляемся к выезду из города, в сторону трассы Р29, идущей прямиком до промежуточной цели нашего маршрута. Докшицы небольшие — 15 минут, и мы на окраине. Спустя два с половиной часа становится понятно, что слова пучеглазого дядьки были недалеки от истины.
Стемнело. Возвращаемся обратно в центр, шарим глазами по сторонам в поисках места, где можно будет погреться. В сторожке, охраняющей промзону, открывается дверь, выходит мужчина средних лет посмотреть, кто это бродит по округе. Узнав о цели нашего путешествия, улыбается, приглашает в домик погреться.
Внутри тепло, яркий свет с непривычки слепит глаза. На полу лежит-греется бездомный пес, которого хозяин сторожки подобрал за 15 минут до нашего прихода. Сторож принимается деятельно обзванивать знакомых в поисках машины, ему помогает женщина, сидящая рядом. Мир не без добрых людей.
Машину до Ушачей нашли быстро. По дороге водитель Сергей развлекает нас байками про цыган, которые летом живут в его родной деревне. Говорит — работают пастухами, в небольшой каморке, рассчитанной на 2 человек, ютится больше 15 человек. За разговором мы и заметить не успели, как подъехали к гостинице в Ушачах.
На следующий день, встав пораньше, прогулялись по городу, который готовился отмечать День защитника Отечества.
После мы решили не искушать судьбу и нашли водителя, готового довезти нас до деревни Подъязно — последнего перевалочного пункта нашего маршрута.
Деревня стоит на берегу великолепного озера Язно. На автобусной остановке нет расписания, оно не нужно, общественный транспорт заезжает сюда раз в три дня, еще два раза в неделю приходит автолавка — вот и все сообщение с «большой землей». В Подъязно через дом — заброшенные хаты. Вокруг — леса, холмы и белое безмолвие залитой солнцем снежной глади замерзшего озера. Кажется, что деревня вымерла.
Но жизнь в Подъязно все-таки существует. Не успели мы и сотни метров пройти, как чувствуем любопытный взгляд «аборигена», наблюдающего за гостями, свалившимися как снег на голову.
— Кто такие будете? — спрашивает улыбчивый мужчина, сверкая золотыми коронками.
— Мы в Сомовку добраться хотим, к Дмитрию Дуку, говорят, он там отшельником живет, — отвечаем мы. — Подскажете, как добраться?
— К Митьке-то? — кхекает «абориген» и задумчиво смотрит на противоположную сторону озера. — Дорогу туда сейчас не чистят, считай, по колено в снег провалитесь, если пойдете, а путь неблизкий — километра три. Давайте я вас лучше к его брату отведу, Ваське, тезке моему. Может, он подскажет, как добраться.
Пока мы идем по единственной в деревне улице, местный житель рассказывает нам о бедах, свалившихся на малую родину в последние двадцать лет: «Остались здесь одни старики, вся молодежь за сладкой жизнью в город подалась. Еще десять — пятнадцать лет назад практически все дома местными были заселены, автобусы регулярно ходили, школа была. От школы, где я учился, только фундамент теперь остался. А главная наша связь с миром сейчас — супермаркет (так мы тут автолавку называем)…»
Правда, такая печальная картина наблюдается в Подъязно только зимой, летом тут туристический рай для дикарей. Приезжают дачники-рыбаки, наполняют тишину деревни суетой, криками купающихся, пьющих и дерущихся отдыхающих. Заброшенные дома постепенно выкупают дачники, нередко — россияне. Цены на участки возле великолепного озера неуклонно растут — сейчас уже за $5000 вряд ли купишь.
— Вот и получается, что скоро здесь хозяевами станут совсем другие люди, — подводит итог Василий. — Еще лет десять — и деревня превратится в дачный поселок, а о нас никто и не вспомнит…
Последние дома по улице. На пороге одного из срубов стоит и улыбается всеми тремя зубами сморщенный дедок в ушанке. Смачно затягивается сигаретой, щурится, разглядывая «городских».
Дед туговат на ухо, приходится долго объяснять ему цель нашего визита. После нашего десятиминутного монолога, он расцветает:
— Так вы к Митяю идете? Так бы сразу и сказали! Этой порой до Сомовки просто так не доберешься. У вас только одна дорога — волчьей тропой, — и уверенным щелчком посылает окурок в сторону озера.
Волчьей тропой местные называют протоптанную тропку, по которой, как они уверены, серые перебираются по льду с одного берега Язно на другой. Тропинка петляет между островами, теряется вдалеке.
— Вот по ней и идите, не заблудитесь, — напутствуют «аборигены». — Поначалу один остров обогнете по правую сторону, после через второй переберетесь, а там напрямки до Сомовки недалеко. Только под ноги смотрите — в некоторых местах ключи бьют, лед подмывают.
Два Василия из Подъязно смотрят нам вслед и постепенно растворяются позади, на фоне ставших игрушечными домов, покосившихся бань у воды, леса и неба, припудренного перьями облаков.
Дед Митяй встретил нас на острове, прямиком посередине озера. Мы взбирались на холм с одной стороны, он — с другой. Сначала показались кончики широких, охотничьих лыж, после — шапка-ушанка и, наконец, Дмитрий Яковлевич Дук собственной персоной — голубоглазый и улыбающийся.
Последний житель деревни Сомовка приветствует нас, кряхтя, натягивает лыжи, берет в руку самодельную палку и неспешно направляется к одинокому домику, стоящему вдалеке на пригорке. Каждые 50 метров дед Митяй останавливается отдышаться. Жалуется на внезапно проявившуюся в его жизни старость.
— Я в больнице за всю жизнь один раз был, — признается он, — а тут пару месяцев назад резко одышка появилась. Пришлось в райцентр ехать, к врачу. Он посмотрел меня, говорит — с сердцем проблемы. Выписал таблетки — фуросемид — и отправил с богом. Но я на эти лекарства особо не надеюсь, жду лета — там травы пойдут, на пасеке мед появится, тогда и займусь здоровьем. Негоже мужику в 65 лет развалиной быть!
Дом деда Митяя совсем не похож на избу отшельника. Стоит крепко, покрашен, дрова сложены — чурочка к чурочке. Дверь не заперта — чужие здесь не ходят. Хозяин гостеприимно приглашает нас пройти «в хату».
Полы в доме последнего жителя Сомовки хоть и старые, но выметены отменно. Везде лежат свежие половики, кровати прибраны, на окнах занавески, ожидающие весенней стирки. Дмитрий Яковлевич признается, что не терпит «бардак в хате». Уборкой занимается практически ежедневно, благо, времени на это зимой предостаточно — вот уже пятый год на пенсии.
Хозян раскладывает на столе нехитрое угощение, мы тоже в долгу не остаемся, передавая ему привезенные гостинцы, в том числе — бутылку виски. Заморский самогон дед Митяй воспринял с удивленным воодушевлением, бутылка сразу идет на стол, сняв пробу, отшельник крякнул, шумно втянул воздух и вынес вердикт: «Хорош первач, даже закусывать не хочется».
Разговор, как в таких случаях водится, пошел «за жизнь».
— Дмитрий Яковлевич, вам одному тут жить не боязно?
— Мне — нет, бояться надо только двуногих, от них все проблемы. А вот брат мой, например, в этом доме в последнее время ночевать побаивается. Говорит, в последние годы по округе городских понаехало, чего от них ждать — неизвестно. А зверей чего бояться? Вон, выйди во двор, обойди вокруг дома, там и волчьи следы, и рысь недавно видел. Мирно, так сказать, сосуществуем.
Со стороны крыльца дома слышен страшный грохот.
«О! Охотник мой вернулся», — поясняет дед Митяй и ведет нас посмотреть на «охотника».
Выходим на крыльцо и видим картину маслом: старый кот, взобравшись на дерево, пытается перепрыгнуть на жестяную крышу крыльца, отчаянно скользит когтями по металлу, соскальзывает в сугроб, но не теряется и вновь штурмует высоту.
— Он у меня как минимум раз в неделю зайца задушенного на крыльцо приносит, — с гордостью говорит Дмитрий Яковлевич. — Я этого зайца потрошу, на куски рублю и скармливаю коту и собаке. А как по-другому? Законная добыча.
Последний житель Сомовки соглашается провести нам экскурсию по деревне, ставшей историей. Указывает на один пригорок, говорит, что там стоял дом его деда, на второй — вспоминает древнюю бабку, гонявшую его мальцом с огородов. Только нет ничего вокруг — кусты да высокая высохшая трава, торчащая из сугробов.
Сомовку и до войны назвать деревней можно было только с натяжкой, скорее, большой хутор.
— Раньше, говорят, здесь 15 дворов было, — вспоминает дед Митяй, — только даже я этого времени не застал. Когда война началась, десять домов насчитывалось. Два дома немцы сожгли фугасными бомбами.
С войной у Дмитрия Яковлевича многое связано, хоть и родился он в 1949 году. Ушачский район известен крупномасштабным партизанским движением. В доме деда Митяя даже некоторое время жил руководитель партизанского движения Владимир Лобанок. Как освободили Беларусь от немцев, знаменитый командир партизанской бригады вновь посетил Сомовку, видно, запомнилась она ему чем-то. Походил, посмотрел и приказал деревню немедленно электрифицировать. Свет провели за несколько дней.
А в начале 50-х прошлого века старшие братья деда Митяя, 5 и 14 лет отроду, нашли на поле противопехотную мину. Дети начали кидать в нее камнями, и она сдетонировала. Так у Дмитрия Яковлевича не стало родных братьев, а родители с этого времени с него пылинки сдували. Яков Егорович и Ольга Никифоровна прожили долгую жизнь, но и они уже лежат на небольшом деревенском кладбище, стоящем в ближайшем подлеске. А жену отшельник из Сомовки так и не нашел. Была одна, да к другому ушла, перспективному. Даже на свадьбе у них баянистом был.
— Все или разъехались, или померли, — говорит Дмитрий Яковлевич и, помолчав минуту, добавляет: — Лет пятнадцать назад здесь еще 5 домов было — срубы разобрали и уехали они вместе с хозяевами в другие деревни, поближе к цивилизации.
Возвращаемся в дом, дед Митяй выпивает еще рюмку «первача» и готов договорить на философские темы.
— Вот у тебя машина есть? — спрашивает он.
— Нет.
— А дом свой на берегу озера?
— Тоже нет.
— А у меня есть мотоцикл и своя хата. Вот почему вы, городские, себя рокфеллерами считаете? Ведь по уму-то, получается, я побогаче буду.
Продолжая тему относительности богатства, Дмитрий Яковлевич признается, что получает пенсию миллион рублей. «Денег на еду и сахар хватает, могу и горелки иногда купить. Только я ее редко пью, — подводит он баланс своих расходов. — Последние несколько месяцев откладывал даже, скоро куплю в кредит телевизор, и не простой, а плазму! Что я, лысый что ли?»
А пока в холодильнике деда Митяя «живет» свиная голова, купленная неделю назад. Этого запаса продовольствия, вместе с крупами и сахаром, должно хватить еще на неделю. Тем более, что сдобу, хлеб и лаваш мы привезли. Правда, отшельник из Сомовки наотрез отказался новое слово признавать. «Какой-такой лаваш? — удивлялся он. — Блин он и в Африке блин, я вам таких прямо сейчас напечь могу, причем в разы вкуснее и краше».
Вот так и живет Дмитрий Яковлевич. Он уверен, что интернет — это такая приставка к телевизору. Первый раз в жизни увидев доллары, предположил, что на банкнотах изображены «большие начальники из банка».
Самая дальняя поездка деда Митяя была в Минск, на свадьбу. Она оставила сумбурные впечатления в памяти старика. Отшельник уверен, что жители столицы убивают свое время и здоровье, толкаясь без толку между бетонных «коробок».
— Я бы такую жизнь никогда не выбрал, — признается он. — Да и горожане, что приезжают на озеро летом отдыхать, попарятся в бане, меда поедят и говорят: «Нет лучше места, чем у вас в Сомовке». Правда, после всегда уезжают.
