«Опиум для народа»

В апреле 1967 года на картах мира появилось первое на планете атеистическое государство, но, как бы парадоксально это ни звучало, этой страной был вовсе не СССР. Албанский диктатор Энвер Ходжа в документе «Против мифов и религиозных предубеждений» полностью запретил любую религиозную деятельность и приказал закрыть остатки работавших храмов: мечетей, католических и православных церквей. В Советском Союзе до таких экстремальных поступков не доходило даже в самые суровые времена. Атеизм не был официально провозглашен элементом государственной идеологии, хотя его место в марксистской доктрине было очевидно. Для широких народных масс его сформулировали Ильф и Петров в «Двенадцати стульях», перефразировавшие в обращении Остапа Бендера к отцу Федору выражение, которое неоднократно использовалось классиками марксизма-ленинизма.

На самом деле и Маркс, и затем Ленин писали о религии как об «опиуме народа» без предлога «для», но смысл был понятен в любом случае. Религиозные организации любого толка были записаны в «реакционные», служащие «духовному гнету», эксплуатации бесправного населения, одурманиванию рабочего класса. Это означало лишь одно: с религией надо было последовательно бороться, настойчиво искоренять ее, в том числе через постепенное лишение «церковников» имущества — сначала ценностей, а затем и центров влияния на умы, в качестве которых воспринимались храмы.

Впервые массовый характер закрытие и снос культовых объектов приобрели в 1930-е годы. «Великий перелом», объявленный Сталиным в 1929-м, подразумевал не только грандиозные преобразования в промышленности и сельском хозяйстве (индустриализацию и коллективизацию), но и идеологическое наступление. Отдельные сносы, в том числе и выдающихся храмов, начались еще в 1920-е. В конце десятилетия были разобраны ряд кремлевских архитектурных памятников, в том числе датировавшихся XIV—XV веками, например Вознесенский и Чудов монастыри, но с 1932 года — времени начала так называемой «безбожной пятилетки» — эта практика приняла широкомасштабный характер по всей стране. Символическим началом ее можно считать взрыв храма Христа Спасителя в декабре 1931-го, на месте которого предполагалось строительство Дворца советов, почти 500-метрового 100-этажного главного здания всего Советского Союза. К счастью, многие столичные шедевры (Архангельский и Успенский соборы Кремля, собор Василия Блаженного) уцелели путем превращения в музеи, но счет культурных потерь все равно был ужасающий.

Не обошла эта волна воинствующего атеизма и Минск. В 1936 году в городе взорвали Казанскую церковь на современной площади Мясникова (к тому времени уже переделанную в клуб железнодорожников), а в 1937-м пришел черед Петропавловского собора (бывшей церкви Святого Духа) на площади Свободы.

К 1937 году в СССР работающими остались лишь 42% от всех дореволюционных храмов. Однако с присоединением перед началом Великой Отечественной войны к советской территории Прибалтики, Западной Беларуси, Западной Украины и Бессарабии их общее количество вновь резко выросло. В ходе войны первая волна антирелигиозных гонений фактически прекратилась. Сталин согласился на восстановление в стране патриаршества, многие церкви, заново открывшиеся во время оккупации, продолжили работать и после ее окончания. Были вновь возвращены церкви даже некоторые прежде закрытые храмы.

Впрочем, эта религиозная «оттепель» была очень краткой, и ее окончание примерно совпадает с началом другой «оттепели» — политической. К чести Хрущева, он уже не занимался физическим истреблением духовенства (как это происходило в годы «красного террора» и в 1930-е), но зато количество храмов вновь принялось сокращаться вполне сталинскими темпами. За десятилетие (1953—1963) одна православная церковь, крупнейшая конфессия в государстве, потеряла около 10 тыс. церквей и соборов — половину всех имевшихся. Бессмысленный снос вновь приобрел массовый характер. Трагические потери были и в Беларуси: Фара Витовта в Гродно, костел Святого Антония и Благовещенская церковь (домонгольского периода, редчайший памятник на территории БССР) в Витебске, костел Святого Станислава в Пинске, красивейший униатский костел в Березвечье под Глубоким, бенедиктинский костел в Минске и так далее. Практически чудом уцелел Красный костел на нынешней площади Независимости, теперешний символ города, на месте которого в 1960-е годы предполагалось строительство панорамного кинотеатра.

Не снести, а переделать

К счастью, в большинстве случаев власти все же ограничивались трансформацией храмов под иные функции, с их точки зрения, более подходящие делу строительства нового мира. Некоторые храмы переделывались в культурные учреждения, где должна была проходить перековка пролетариата в соответствии с атеистическими трендами. Рабочие клубы, кинотеатры, другие учреждения культпросвета зачастую становились лучшим способом сохранить архитектурный памятник до лучших времен. В минской Хоральной синагоге заработал кинотеатр «Культура» (сейчас перестроенное здание занято театром имени Горького), лютеранскую кирху отдали под кинотеатр «Детский» (снесен в ходе послевоенного устройства современного проспекта Независимости).

В ныне старейшем минском здании — Петропавловской церкви на Немиге — до войны хранили селедку, а после нее устроили архив. Та же судьба постигла церковь Марии Магдалины на Сторожевке. Архив же разместился (и до сих пор находится там) в костеле Святого Иосифа рядом с площадью Свободы. Иезуитский (нынешний архикафедральный) костел на той же площади приспособили сначала под гараж, а после войны — под спортивный клуб. В костеле Святого Роха на Золотой Горке было книгохранилище, а затем камерный зал Белгосфилармонии. В Красном костеле все же начали показывать кино, но он хотя бы остался украшением белорусской столицы.

Но были и более экзотические варианты приспособления храмов. В церкви Святого Николая в Сочи, располагавшейся рядом с парком «Ривьера», не нашли ничего лучше, как устроить пивоваренный завод, который в годы войны и вовсе производил бутылки с зажигательной смесью. В самарской Хоральной синагоге, своим неомавританским видом напоминавшей свой минский аналог, принялись печь хлеб. Ленинградская Алексеевская церковь на Петроградской стороне стала цехом завода «Измеритель» и была полностью перестроена, сохранив такой свой вид до сих пор.

Николаевская церковь «Красный звон» в Москве после войны и вовсе стала частью комплекса зданий ЦК КПСС. Сюрреалистичность произошедшего несколько скрашивал тот факт, что внутри разместили электростанцию, а не какое-нибудь ответственное идеологическое учреждение.

В Москве из-за огромного количества храмов наблюдалось и самое большое разнообразие в выбранных для них новых функциях. Из 848 имевшихся до революции объектов культа всех конфессий к 1987 году работал лишь 51, а разрушены были 426. Закрытыми для верующих, но продолжавшими существовать были 372 объекта. Ценнейшие из них стали музеями, выставочными залами, фондохранилищами библиотек и художественных галерей. Рядовые использовались под что угодно, зачастую полностью теряя свой первоначальный облик.

Храм Николая Чудотворца в Новой Слободе получил монументальную пятиэтажную пристройку в духе сталинского «освоения классического наследия», ставшую после войны киностудией «Союзмультфильм». Именно здесь создавались любимые несколькими поколениями детей мультики.

Крайне необычная судьба ждала церковь Серафима Саровского. Это здание, расположенное на территории Донского кладбища, в 1920-е годы не только приспособили под крематорий, но и перестроили в модном на то время конструктивистском духе. Новая эпоха требовала новой архитектуры и новых способов захоронения своих адептов.

В храме Димитрия Чудотворца в московском районе Хамовники, находившемся рядом с больницей, не нашли ничего лучшего, как разместить лабораторию по пересадке органов, не меняя, правда, для этого внешний облик здания. В англиканской церкви Святого Андрея оказалась прекрасная акустика — она стала студией грамзаписи фирмы «Мелодия». Диафильмы, посмотреть которые было за счастье любому советскому школьнику, делали в бывшем лютеранском соборе Святых Петра и Павла. В Знаменском храме Новоспасского монастыря приводили в порядок алкоголиков — он стал вытрезвителем.

Из трех католических костелов Москвы продолжил работать лишь один. Петропавловский костел в Милютинском переулке до неузнаваемости перестроили под институт «Гипроуглемаш». Бывшему кафедральному костелу на Малой Грузинской улице повезло больше: он во многом сохранил свой оригинальный вид, но из-за размеров в него получилось впихнуть сначала общежитие, а потом НИИ «Мосспецпромпроект» и даже склад овощной базы.

Если минский иезуитский костел после войны стал спортивным клубом, то в лютеранской Петропавловской кирхе Ленинграда умудрились устроить даже настоящий бассейн с вышками для прыжков в воду прямо под готическими сводами.

К сожалению, в процессе подобной эксплуатации не предназначенных для таких функций зданий некоторые из них приходили в аварийное состояние и разрушались, однако большинство закрытых таким образом храмов все же удалось спасти. Практически все из них после 1988 года, когда празднование 1000-летия крещения Руси изменило отношения церкви (не только православной) и государства, постепенно вернули прежним собственникам, занявшимся восстановлением их оригинального облика. Есть и отдельные примеры навсегда изменившейся судьбы зданий. Немецкую реформатскую кирху на набережной Мойки в 1939 году перестроили в Дом культуры работников связи. К сожалению, сейчас это здание заброшено, но получившийся конструктивизм вышел слишком удачным, чтобы возвращать ДК прежний, довольно заурядный неоготический вид.

А как у них?

В Советском Союзе снос и закрытие храмов были частью государственной политики по искоренению конкурента на религиозном рынке. В коммунистической идеологии также были свои боги, святые, рай и ад, в которые требовалось верить, иконы, статуи, которым следовало поклоняться. Традиционные религии, впрочем, оказались более живучими в исторической перспективе.

За пределами соцлагеря оказалось свое отношение к той же теме. Там церкви так же сносятся без страха и упрека, приспосабливаются под магазины, рынки, жилые дома, даже бары и кафе, и с каждым годом таких примеров все больше и больше. Однако в этом процессе есть два важных отличия от советских реалий. Он, во-первых, носит не массовый, а единичный характер, а во-вторых, вызван естественными, а не искусственными, навязанными сверху причинами. Во многих странах Западной Европы, в Северной Америке уровень религиозности населения неумолимо падает, общество все больше секуляризируется. Храмы, где прежде была оживленная община, с ее исчезновением становятся просто не нужны, а их содержание требует постоянного вложения средств. Выходом в таких ситуациях становится или продажа здания новому, уже нецерковному собственнику, или даже вовсе снос, сколь бы прискорбно (по крайней мере для ценителей архитектуры) он ни выглядел.

Два мира — два Шапиро.

Читайте также:

• Полюс холода и жестокости: как в архипелаге ГУЛАГ появился самый страшный «остров»
• Первая стройка ГУЛАГа: как десятки тысяч заключенных за считаные месяцы построили уникальный объект в болотах Карелии
• Мертвая дорога-призрак: трагическая история строительства Трансполярной магистрали
• Великая стройка ГУЛАГа: как после войны Сахалин попытались сделать «полуостровом»

Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!

Быстрая связь с редакцией: читайте паблик-чат Onliner и пишите нам в Viber!

Перепечатка текста и фотографий Onliner без разрешения редакции запрещена. nak@onliner.by