Крановщица Настя: «Я могла поднять 30-тонную плиту одной левой»

Больше 32 тонн за раз Насте поднимать нельзя — техника безопасности не позволяет. Когда она проплывает под потолком цеха на 10-метровой высоте, большинство мужиков шеи сворачивают, есть на что посмотреть. Молодая высокая стройная девушка с легкостью цепляет бетонные плиты и, как перышки, переносит в место назначения. Настя — крановщица. Профессия эта сегодня среди представительниц слабого пола не очень популярная, но это, как говорят многие знакомые девушки, только добавляет ей шарма.

Несколько лет назад Настя поступала в университет. Мама сказала ей — не пройдешь по конкурсу, будешь работать на заводе эффективных промышленных конструкций вместе со мной. Так случилось, что не поступила и, будучи послушной дочкой, пошла, как обещала, на завод работать штукатуром. Год носила ведра, замазывала стены. Получила третий разряд.

— На нашем заводе в цехах стояли краны, я постоянно смотрела наверх, и мне очень хотелось попасть туда, казалось, это будет очень круто, — рассказывает Настя. — Я долго уговаривала начальство оплатить мне учебу. В итоге добилась-таки своего. По условию контракта я шла учиться, а после должна была отработать три года на заводе, не уходя в декретный отпуск. В общем, я согласилась.

Когда Настя пришла в первый раз на курсы, подумала: «Блин, все, я попала». Оказалось, что набирают туда людей со всей Беларуси. В группе было 28 человек, из них — 3 девушки. Средний возраст мужиков — за 30, одному даже под 60 было. Все как на подбор — широкоплечие сельские здоровяки. Заходя в учебный класс впервые, она слегка паниковала.

— Но оказалось, что перепугалась я зря, — улыбается крановщица. — Мои одногруппники были порядочными, милыми людьми, которые в галантности по отношению к дамам могли поспорить со многими столичными жлобами. Мужики относились ко мне, как к Дюймовочке, пылинки сдували. Максимум, что могли позволить себе (с моего согласия, конечно) — поднять на спор одной рукой, соревнуясь в удали. Но веселее всего было, когда декан сказал выбрать старосту, мои мужики единогласно указали на меня.

Отучившись, Настя вернулась на завод и впервые поднялась на кран. Было очень страшно.

— Я не представляла, что, когда эта бандура двигается, ее жутко трясет, — смеется она, вспоминая. — Первый час, пока мы «катались» по цеху, я реально тряслась, причем вне зависимости от того, двигалась кабина крана или нет. Зато какой вид открылся передо мной — весь завод как на ладони, а ты как будто королева мира. До обеда я сидела и смотрела, как работает бригадир. Плиты у нее буквально летали, действительно казалось, что кран — это продолжение ее рук. А потом она просто встала и сказала: «Работай». И ушла.

Перед глазами Насти было всего три контроллера — один отвечал за движение крана вправо-влево, другой перемещал тележку вперед-назад, третий поднимал и опускал стропы. Кажется, все просто. Но на самом деле каждый кран особенный, он практически как живой организм, и к нему надо найти подход.

— Примерно так, думаю, автомобилисты относятся к своим машинам, — считает молодая крановщица. — На одном кране, например, пятая скорость не включается, другой десятитонную плиту на первой скорости не поднимет, надо сразу четвертую включать, в третьем тормоза на определенном участке плохо ловят…

Первая железобетонная плита, которую мне надо была перенести, была длиной 10 метров, а шириной 5. Говорят: «Поднимай», а я не понимаю, что делать надо, вся теория враз из головы вылетела. Вдохнула-выдохнула, собралась, перевезла и положила. Смотрю — за мной бригадир наблюдает. Звонит, говорит: «Молодец, продолжай в том же духе».

На этом кране Настя отработала 1,5 месяца, а после ей захотелось чего-нибудь новенького. И она перешла на участок завода, где когда-то работала штукатуром. После был третий кран, четвертый, поработала не только в цеху, но и на улице, и в жару, когда приходилось обливаться водой, чтобы хоть немного прийти в себя от духоты, и в 20-градусный мороз. В общем, опробовала все краны на заводе, кроме двух.

— Пришлось мне, хрупкой милой девушке, обучиться и традиционному языку рабочих, — смеется Настя. — Так-то я матом не ругаюсь. Но когда везешь плиту по цеху, а под нее ныряет какой-нибудь разгильдяй, удержаться трудно. Я резко торможу, плита качается, он идет как ни в чем не бывало. Выглядываю в окно и объясняю, что он не прав, трехэтажным, иные по-другому не понимают. Зато в следующий раз голову поднимает, следит, где я. Однажды работала с Bluetooth в ухе, позвонил папа, поговорили, возникла сложная ситуация внизу, на земле. Прошу папу положить трубку и пытаюсь донести до бестолкового рабочего, считающего ворон, что в его обязанности входит помощь мне, что он создает опасную ситуацию. Минут пять мы общались на «рабочем» наречии с нарушителем. А после в ухе я слышу голос папы: «Да, дочка, ты повзрослела, я не знал, что ты умеешь так материться, даже мне некоторые обороты незнакомы».

За время работы на заводе я научилась общаться и с нормальными людьми, и с ненормальными. Причем не стоит думать, что все рабочие — простачки. У нас, к примеру, в бригаде штукатуров несколько женщин были с высшим образованием — интеллигентные, приятные люди.

В то время Настя жила двумя совершенно разными жизнями. Первая, понятно, проходила на заводе.

— Меня родители долго держали в ежовых рукавицах, — вспоминает она, — даже на праздники возвращалась домой в 10 вечера — ни минутой позже. Боясь опоздать, снимала туфли на каблуках и бежала домой босиком. Но как только исполнилось 18, мама сказала — ты свободна в своих решениях, конечно, в разумных пределах. В 19 я впервые пошла в клуб. Это время как раз совпало с работой на заводе. Отработав 6 дней, вечером, после смены, надевала вечернее платье, высокие каблуки и шла «клубиться». Ко мне подкатывали всякие ухажеры, спрашивали, чем занимаешься? Я в ответ: крановщица. Гламурные мальчики выпадали в осадок. Не верили, даже специально удостоверение с собой носила. Но никакого диссонанса между вечерним образом жизни и работой я не чувствовала. Кто-то из девчонок бегает по кафе, таскает тарелки, а я таскала железобетонные плиты. Разница только в весе и, наверное, немного в ощущении собственной крутости.

Работа Насте очень нравилась. Первые полгода она часто выходила на завод по субботам, воскресеньям. Несколько раз трудилась без передышки по две недели ежедневно. Но постепенно, как говорится, запал пропал. Появилась рутина.

— В последние месяцы работы на заводе мне дали возможность «порулить» одним из последних, «необъезженных» мной кранов, — рассказывает Настя. — На нем была траверса — специальное жесткое крепление, огромная металлическая бандура. Очень круто — ты берешь и везешь плиту огромного веса, причем поднимаешь ее прямо под кабину. Везешь и понимаешь — если вдруг, не дай бог, что-то срывается, плита крутанется и снесет тебя вместе с кабиной. Решила, что на этом можно ставить точку. К этому времени я начала встречаться с парнем, который до того год был просто другом.

Настя не отработала прописанные в контракте 3 года и выплатила заводу деньги, которые были потрачены на ее обучение. С недавнего времени она — старший администратор на станции шиномонтажа. Говорит, что сегодня уже, только бросив взгляд на машину, может сказать производителя покрышки и ее радиус.

— А ты не жалеешь, что последние три профессии не слишком престижны у молодых девушек? — спросил я напоследок. — Возможно, стоило в это время делать карьеру, например, в офисе секретаршей?

— Тебе не понять, — отвечает Настя. — Ты никогда не поднимал 30-тонную плиту, а я могла ее поднять одной левой.