Тайны минских мансард. Как выглядят мастерские художников в «башне с гербом» на вокзале и в здании напротив ГУМа
Мансарды на последних этажах старых зданий имеют определенную репутацию — мест за семью замка́ми, где творят отчаянные художники. Под скатными крышами комнат с множеством окон, выходящих, как правило, на исторические улицы, можно даже жить. Но художники приезжают сюда работать: в мансардах царит творческий беспорядок, раскиданы наброски, складированы кисти, полки забиты картинами. Onliner.by посетил мансарды в самых интригующих частях города: на Привокзальной площади и возле ГУМа на проспекте Независимости.
Мансарды и другие помещения начали массово выделяться под творческие нужды художников в 1960—1970-е годы. Одни мастерские сегодня находятся в собственности Белорусского союза художников, другие арендуются. Недвижимости у организации достаточно: на проспекте Независимости, на улице Максима Танка, за парком Горького, на Привокзальной площади, на Немиге. После развала Советского Союза мастерские появляться перестали: современным застройщикам они ни к чему.
В «башне с гербом», принадлежащей Белорусской железной дороге, арендуется не одна мастерская — ими занят практически весь надстроенный этаж. Когда одна из мастерских освободилась, от нее отказывались даже мужчины, настолько ужасающим было ее состояние: сыпалась штукатурка, текли потолки, развелся грибок. В 2007 году чердачное помещение на шестом этаже получила в распоряжение художник Жанна Капустникова. Итогом ремонта стало появление почти что «комнаты принцессы», по случайности расположившейся под небольшой башенкой.
— Трудно сказать, откуда растут ноги у традиции писать картины в мансардах, — говорит Жанна. — Так было всегда и везде. Возможно, потому, что это самый дешевый вариант. А может быть, потому, что чердак можно максимально наполнить светом с помощью окон в потолках. Есть художники, работающие в подвалах. Там, конечно, темно и сыро, но они умеют приспосабливаться.
До получения мастерской я работала в съемной «однушке» в Чижовке. Было время, когда картины писались дома, в спальне. У масляной краски очень специфический, нежелательный для дома запах. Кроме того, в любой момент мог заглянуть сын и сказать: «Мама, я хочу есть». Это отвлекает. Как писал Достоевский, в остроге самое страшное даже не то, что ты не можешь нормально поесть и поспать, а то, что ты никогда не можешь побыть один. Большое счастье, что есть Белорусский союз художников, еще с советских времен предоставляющий мастерские.
Планировка мастерской необычная. В основном помещении оборудовано рабочее место, стопками складированы картины, в углу стоит умывальник, а возле окна организовалось «место для мечтаний». Отсюда видны крыша и неухоженные постройки, спрятанные во дворе «ворот Минска».
Из мансарды по прислоненной к оконному проему старой лестнице можно выбраться на крышу.
Серебряная крыша здания отражает солнце, ступать по покрытию страшно: кажется, что нога может соскользнуть в любую минуту. Ограждения есть не со всех сторон. Но соблазн увидеть башни с другого ракурса, заглянуть в окна жильцов превалирует над страхом. Привокзальная площадь сверху такая же мятежная, какой она видится с привычной точки наблюдения. Летом крыша сильно нагревается и превращает мансарду в парилку с температурой 29 градусов тепла. Зимой, наоборот, приходится ставить обогреватели.
«Чилаут-зона» смотрит окнами на Привокзальную площадь. Башни магнитом притягивают лиц без определенного места жительства, которыми полон вокзал. В холодное время года они спасаются в теплых подъездах, спят на лестничных пролетах: двери в подъезды бывают открыты. Обитателям зданий это частенько треплет нервы. Бывали и страшные случаи: однажды на ступеньках уснул и не проснулся один такой «гость». К художникам, «оккупировавшим» последний этаж, жильцы относятся с каждым годом все более благосклонно.
— Вокзал обладает мощной и тяжелой энергетикой. Есть мнение: если ты не соответствуешь этой энергетике, то она тебя и задушить может. Но мне в этой атмосфере очень комфортно. Может быть, потому, что я люблю дорогу.
Шум вокзала заглушают стеклопакеты, но если окна открыть, то он моментально наполняет собой все помещение: слышны гул машин, электричек, разговоры людей, стук трамваев, крики чаек.
— Если метро, проходящее непосредственно под зданием, попадает в унисон с ходом трамваев, можно услышать, как звенят чашки. При сильном ветре листы на крыше гудят и создают романтическую атмосферу.
Художник уверена, что романтика мансард осталась в прошлом: современные художники уже не такие отчаянные и далекие от материального.
— Раньше собирались здесь иногда с друзьями-художниками. Со временем список празднеств в мастерской сократился до дней рождения. Времена шумных вечеринок прошли, я «вселилась» сюда уже в зрелом возрасте.
В здании напротив ГУМа 1952 года постройки находится мастерская художника Ивана Клименко. Ранее мансарда принадлежала художнику Леониду Щемелеву. Иван Демидович Клименко въехал сюда в 1999 году и, как полагается, привел в личный порядок. Первым делом были зарешечены окно в потолке и сам вход в помещение, куда периодически пробирались бомжи.
В 1990-е годы эту мастерскую посещали репортеры, здесь снималось множество телепередач. В советское время художественная интеллигенция не бедствовала. Сегодня ситуация с искусством немного изменилась.
Иван Демидович углубляется в воспоминания о советском прошлом. Был период, когда картины покупались государством. С перестройкой Минск начали посещать зарубежные коллекционеры и выискивать прогрессивных авторов. Художник вспоминает, что в 1990 году у него не осталось ни одной картины — все были раскуплены.
— Сегодня искусство в загоне. Меценаты, скупающие дорогие картины, — миф. Разве что раз в год после выставки гость столицы купит какой-нибудь труд. Иногда спасает закупка картин государством для украшения важных объектов: Национальной библиотеки, Дворца независимости.
Творческие мастерские выдаются по результатам голосования членов Белорусского союза художников. Но на оплату мастерских уходит немало денег, поэтому отказ от них со стороны художника не редкость.
— Нас почему-то приравняли к бизнесменам и требуют бешеные деньги за коммунальные услуги. Я преподаю в Академии искусств, зарплата — чуть больше 2 млн рублей. На оплату коммуналки уходит 1,3 млн в месяц.
«Энергетика», про которую говорила Жанна Капустникова, здесь противоположна вокзальной.
— Зимой вид из окна сказочный. Сделаешь чай, сядешь на подоконник, понаблюдаешь за прохожими, — говорит Иван Демидович, подходя к запыленным окнам. — Иногда вечером даже домой не хочется возвращаться. Обстановка вдохновляет, принуждает взяться за кисть.
— Вся богемность жизни мастеров осталась в 1960-х, во временах формирования художественной интеллигенции, — вздыхает Иван Демидович. — О ней напоминают знаковые вещи в мастерской: стол достался от Щемелева, тумба — от Савицкого. Работается здесь прекрасно. Только вот студенты заходят все реже: им многое уже неинтересно. Талантливые студенты есть. Но талантливые сегодня не рисуют картины — они идут разрабатывать сайты.
Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. db@onliner.by
