Мэр столицы в 1950—60-х годах Василий Шарапов: «Даже Сталинград был не так сильно разрушен войной, как Минск. Сейчас это красивый и удобный город»

Пожалуй, в Минске не так много людей, которые своими глазами видели, как менялся город с 30-х годов прошлого столетия до наших дней. Василий Шарапов — один из них. Жизнь этого человека — целая эпоха: за 97 лет он успел поработать железнодорожником, воевал, восстанавливал и строил Минск сразу после войны и еще в течение 27 лет, 13 из которых был председателем горисполкома, или, как сказали бы сейчас, мэром. Несмотря на солидный возраст, Василий Иванович полон сил и отчетливо помнит каждый год своей жизни. Сегодня Василий Шарапов, который недавно выпустил книгу воспоминаний «Нас время ставит на свои места» (мемуары можно приобрести в доме книги «Светоч»), готов поделиться с читателями Onliner.by пережитым.

«Минск середины 1930-х годов имел, по сути, одну приличную улицу, а вокруг — деревянные одноэтажные дома, непролазная грязь и менее 60 тыс. жителей»

— Впервые в Минске я побывал в июле 1935 года, когда работал помощником машиниста паровоза Оршанского депо. Тогда знакомство со столицей прошло очень поверхностно: город видел, по большому счету, только из будки паровоза, так как времени было в обрез — около трех часов, а надо было успеть отцепиться от поезда, набрать воды, смазать все механизмы, снова прицепиться и пообедать. Поэтому в тот раз успел рассмотреть только вокзал и Привокзальную площадь.

Конечно, вокзал тогда располагался не совсем там, где сейчас, и выглядел по-иному: старое, относительно невысокое здание с двумя башенками. Что меня очень удивило, так это «многоязычие». На фронтоне построенного в конце XIX века здания название станции «Менск» было написано сразу на четырех языках: русском, белорусском, польском и иврите.

В следующие свои приезды уже смог познакомиться с городом получше. Иногда даже находилось время, чтобы сходить в Центральный универмаг, который располагался на углу улицы Комсомольской и нынешнего проспекта Независимости (тогда это была главная улица города, и носила она название Советской), там, где сейчас здание КГБ с башенкой. И в магазин шел не просто ради любопытства, а потому, что мама попросила: «Ты там, сынок, раздобудь что-нибудь». В то время, я вам скажу, с одеждой было чрезвычайно сложно, носили вещи собственного производства: женщины ткали изо льна полотно, а потом шили рубашки и брюки.

Узнать Минск лучше помогал и бывший одноклассник, который учился в педагогическом техникуме. Техникум тогда размещался в здании бывшей женской гимназии, которая просуществовала ровно до революции. А потом в здании на углу улицы Янки Купалы и нынешнего проспекта Независимости, по левой стороне, стали учить будущих педагогов.

Его-то я частенько и навещал. И хотя по улицам города тогда не только лошади бегали, но и ездили автобусы и трамваи, предпочитал ходить пешком. Вообще, в моем представлении Минск как столица должен был состоять из огромных зданий. А на самом деле сплошь и рядом стояли одноэтажные деревянные хаты. Двух- и трехэтажные кирпичные дома были только в центре. Ну, и несколько новостроек по четыре этажа.

К слову, улицы Минска в большинстве своем находились в ужасном состоянии: только нынешние Маркса, Энгельса, Ленина и Купалы были вымощены булыжником, а проспект Независимости (улица Советская) — частично каменной плиткой. А буквально шаг влево — вместо твердого дорожного покрытия — обычный грунт, превращающийся в непролазную грязь весной, осенью и в дожди. Да и мусора хватало.

Впрочем, в 1936 году, когда я активно знакомился с Минском, уже было построено прекрасное здание Дома правительства. Им гордились все минчане.

Главный городской рынок в середине тридцатых годов находился на месте нынешней Привокзальной площади. Продавали там все подряд: и продукты, и животных. По сути, Минск того времени — это одна центральная улица. Хотя были и Игуменский, Логойский, Борисовский тракты, и Виленская улица. Уже тогда в столице работала первая электростанция, которая находилась на берегу Свислочи — там, где сейчас строятся здания гостиницы «Кемпински» и двух жилых домов, отнюдь не вызывающих у минчан восторга. На эту электростанцию по узкоколейке с Цнянских болот возили торф. И тогда это место уже было практически за городом. Грубо говоря, Минск заканчивался там, где протекала река Свислочь.

Благодаря своей работе я мог сравнить Минск с другими белорусскими городами: Гомелем, Витебском, Могилевом. И надо отметить, что эти населенные пункты были обустроены не хуже, чем столица. А уж Смоленск и вовсе выглядел на голову выше. Одним словом, в архитектурном плане город ничем не выделялся. Но вот что его действительно отличало от остальных, так это то, что люди были очень добрые, старались друг другу помогать. Вспоминаю об этом всегда с ностальгией. В плане доброжелательности и интеллигентности минчан можно было сравнить с ленинградцами того времени.

Сейчас часто вспоминают голодомор тридцатых годов. Его последствия я реально увидел в одну из поездок в Сызрань. На привокзальной площади лежали трупы около 50 человек. И люди просто проходили мимо, никто не обращал внимания, даже тела не убрали. Так вот, в Беларуси в те годы тоже был голод: была большая засуха, пропал урожай, а хлеб пекли из муки, сделанной из семян клевера. Но такого кошмара, чтобы люди лежали на площадях и это никого не волновало, не было.

«Перед войной в Минске строилось много масштабных, величественных зданий, которые и сейчас украшают город»

В октябре 1940 года, после окончания военно-политического училища, Василия Ивановича направили работать политруком паровозной роты в 8-й железнодорожный полк, базировавшийся в Читинской области. Побывать в столице «по семейным обстоятельствам» ему довелось в этом же году.

— Заболела мама, и я приехал из Читы, чтобы положить ее во 2-ю клинику, которая находилась напротив оперного театра.

Кстати, Большой театр оперы и балета к тому моменту уже существовал. И надо сказать, внешне он мне не совсем нравился. Впрочем, как и его автору — архитектору Иосифу Лангбарду, который был недоволен, что здание возвели не таким, каким он его проектировал. Оценил театр я уже потом, когда побывал там на представлении, послушал оперу — проникся магией искусства, и мнение изменилось.

А вот театр Янки Купалы понравился мне с первого взгляда. Кроме того, к 1940 году в Минске действовал Дом офицеров, 4-я и 2-я школы, за нынешней Комаровкой уже построили некоторые корпуса политехнического института (нынешнего БНТУ), строилась Академия наук, впечатлявшая всех своей колоннадой.

В те годы трамвай ходил уже почти по всей улице Советской. А дорожники и строители начали делать Круглую площадь, которую еще некоторое время окружали ветхие деревянные хаты. На окраине столицы, почти за городом, возводился и авиационный завод, на территории которого даже была оборудована хорошая взлетно-посадочная полоса с бетонным покрытием. Впоследствии этот объект превратился в Минский тракторный завод.

Вообще, весь город был в новостройках: на Могилевском шоссе заканчивалось строительство авторемонтного завода, рядом с «Коммунаркой» выросла ТЭЦ-2, у самой реки Свислочь — спиртзавод. Привокзальную площадь заасфальтировали.

Конечно, к 1940 году Минск мог быть намного лучше и краше, если бы не «потерял» финансирование в связи с планами переноса столицы в Могилев. Но после 1939 года, когда объединились западная и восточная части страны и вопрос с переносом столицы отпал сам собой, город снова начал «набирать форму». Причем активно стал расстраиваться вширь.

Очень красиво выглядела площадь Свободы с костелом. Тогда это был центр города, а вдоль Немиги стояли одноэтажные и двухэтажные, но очень приличные дома. С продуктами в магазинах проблем не было, в городе продавались даже конфеты и торты.

* * *

Когда началась Великая Отечественная война, Василий Иванович находился в Забайкальском военном округе. Как рассказывает он сам, мысль о том, что Беларусь оккупирована немецкими войсками и совершенно неизвестно, что стало с родственниками, не давала ему покоя. И однажды молодой горячий политрук сел и написал письмо самому Сталину, в котором объяснял, что является хорошо обученным кадровым военным, а вынужден заниматься перевозкой грузов, тогда как родина истекает кровью. 25-летний Шарапов просился на фронт. Но местное командование быстро остудило его пыл: письмо вождю народов перехватили, а энтузиасту «влепили» выговор с занесением в личное дело.

А в 1942 году, согласно секретной директиве Генерального штаба, в срочном порядке набрали 100 политруков для обучения на должность командира бронепоезда. Среди них был и Василий Шарапов. Однако позже в одном из боев его бронепоезд попал под сильную бомбежку, на ставший неподвижным из-за повреждения рельсов бронепоезд немцы обрушили шквальный огонь из всех орудий. Ударной волной командира выбросило через открытый люк. В тот раз все обошлось лишь контузией и мелкими травмами. Вскоре он снова вернулся на фронт, но уже в 24-ю бригаду ракетных комплексов, оборонявшую подступы к Москве.

В июле 1944 года, когда началась операция «Багратион», Шарапов находился под Оршей и координировал действия бригады. Снаряд противника угодил прямо в радиостанцию — радист погиб на месте, а Василий Иванович был тяжело ранен в ногу. Из-за того, что быстро доставить раненого в санчасть не удалось, началась гангрена, и молодому мужчине ампутировали ногу.

«Единственное, что могу сделать — сохранить часть коленного сустава, гораздо проще будет ходить с протезом. Но об армии можешь забыть», — сказал тогда врач.

В следующий раз Василий Шарапов увидел Минск только в январе1945 года.

«Минск 1945 года — это голое место, город просматривался насквозь до самых окраин»

— Приехав рано утром в Минск, я просто не узнал его. Конечно, слышал, что столица сильно пострадала, но даже не представлял, что настолько. Разрушено было почти все — город просматривался вплоть до парка Горького, ничто не преграждало взгляд.

Уцелел Дом правительства, два четырехэтажных жилых дома перед ним, костел, Дом офицеров (только в угол с южной стороны в конце войны попал снаряд), театр Янки Купалы и оперный театр (правда, в нем немцы разместили свои конюшни), еще несколько зданий. А вот Дворец пионеров сгорел, как и обком партии.

Откровенно говоря, Минск был в ужасном состоянии. Все слова, цифры о том, сколько всего пострадало и пропало за годы войны, лишь приблизительные. Поверьте, все учесть невозможно. Город пострадал очень и очень сильно. Немцы безжалостно его уничтожали.

Но жить-то дальше было надо. На тот момент я принял революционное для себя решение: отказался работать в тыловых частях и ушел на гражданку. Приняли на работу инструктором в Минский горком партии. В зоне моей ответственности оказался Сталинский район (позже его разукрупнили в три: Партизанский, Ленинский и Заводской). А всего в столице на тот момент было три района: Сталинский, Ворошиловский и Кагановичский.

Район, без преувеличения, был просто огромный. Но и работать было интересно: тот же авиационный завод, куда я направился первым делом, — решалась его судьба, так как Министерство авиационной промышленности не давало добро на восстановление, а значит, предстояло перепрофилирование. Несколько позже в ЦК КПСС решили, что на его месте будет создан тракторный завод.

Любопытна и история создания автомобильного завода. До войны на его месте располагалась танковая бригада с огромными ангарами для хранения танков, рассчитанными на 3—4 машины. Немцы приспособили эти ангары для сборки своих автомобилей. А когда пришли наши, то начали собирать там английские и американские авто — «Форды» и «Доджи», работали для Министерства обороны в две смены. Нам присылали запчасти и даже целые комплекты, необходимо было только организовать сборку. Рабочих, бывших партизан, разместили в ближайших деревнях: Серебрянке, Чижовке, Шепичах, — но некоторым приходилось ездить в грузовых машинах аж до Руденска.

Понятно, что отопления, канализации, воды и света после войны в домах не было. Да и жить было негде. Мне повезло — как работнику горкома выделили койко-место в гостинице ЦК. Здание этой гостиницы располагалось напротив нынешнего кинотеатра «Победа». Зима, на улице минус 20, а отопления нет. Представляете, каково было там жить?

В горкоме партии как в уцелевшем здании по счастью были электричество, вода, канализация и котельное отопление. А располагался он на улице Карла Маркса, где сейчас Национальный исторический музей. Самое любопытное, что это здание — дореволюционной постройки, и когда-то в нем размещался банк, а потому подвальные помещения, которые раньше служили хранилищами, были хорошо оборудованы. Обком партии организовал там столовую, в которой, как и во всем послевоенном Минске, люди питались по карточкам.

Понятное дело, что к разрушенным и сгоревшим домам коммуникации не подводили. Да и жили люди в центре города первое время сплошь в подвалах. Идешь утром на работу, а через небольшие окошки, расположенные прямо над землей, огоньки горят: кто коптилку приспособил, кто еще что.

Санитарное состояние города было просто безобразное: мусор и отходы не вывозились. Весной было практически невозможно все это расчистить. Но самое главное, что топить уцелевшие дома было нечем: раньше при каждом здании была своя котельная, так вот дров катастрофически не хватало.

Через некоторое время я перебрался на «квартиру»: на нынешней площади 8 Марта, возле собора, была давным-давно возведена двухэтажная пристройка, в которой раньше жили монахини. И вот в одну из келий, в которой уже жила старая женщина, подселили и меня. Я забрал с собой сестру, которая училась на медика и снимала угол (а точнее, место на печке) у хозяйки в Цнянке.

Несколько месяцев спустя в Минск приехала моя Анна — девушка, с которой я познакомился во время войны и переписывался три года. Жизнь наладилась. Спустя год первый секретарь райкома начал строить себе дом, а я с семьей смог перебраться в его квартиру. Две комнатки по 7 метров и кухонька где-то 3,5 — тогда это были настоящие хоромы. Отлично помню, что зашел и удивился: все стены красные. Неужели в такой цвет выкрасили? И только потом догадался, что специфический цвет стены приобрели из-за того, что жильцы постоянно били клопов. Можете себе представить, сколько их было, если стены покраснели? Потом с помощью военных мы вытравили всех клопов газом.

Надо сказать, что в первые послевоенные годы постоянно возникали жилищные конфликты между людьми, а точнее, между старыми и новыми хозяевами квартир. Кто-то возвращался с войны или из эвакуации и обнаруживал, что жилье уже занято. Но по закону преимущество было за первыми хозяевами, а самоселы должны были выселиться.

После войны начали отстраивать мотовелозавод. А ведь изначально предполагалось, что на этой территории будет работать киностудия. Однако когда пошло оборудование из Германии по репарациям и прибывало оборудование для велозавода, решено было, что на пустующих площадях целесообразнее разместить производство. Вообще, по репарациям в Минск и не только поставлялось много оборудования, станков и механизмов: мотовелозавод, автомобильный, обувные и другие предприятия.

Вопросы восстановления Минска меня затянули. Все, кто жил в городе, работали днем и ночью: разбирали разрушенные здания, отсортировывали кирпич — главный строительный материал. Существовал даже специальный трест №3 по разборке непригодных для жизни домов.

В столицу регулярно приезжали знаменитые союзные архитекторы, чтобы решить, какие здания можно восстановить, а что лучше убрать и построить на этом месте новое. Постоянно поступали предложения по формированию города.

Уже 28 января 1945 года состоялось первое совещание по вопросам строительства и восстановления города, заслушали доклад ведущих архитекторов. К счастью, решено было воссоздать Минск на прежнем месте, а не переносить столицу. Было очень много работы — все делалось, считай, заново, ведь после войны сохранилось только процентов двадцать капитальной застройки.

Наверное, тогда и произошло что-то такое, что заставило меня навсегда полюбить Минск, и я очень привязался к этому городу. В управлении столицей участвовал ни много ни мало 27 лет.

В первые послевоенные годы строительство развернулось здорово. И уже в 1946 году генплан развития Минска утвердили. Он был принят за основу, и в последующем в него вносили коррективы, связанные с ростом города.

Чтобы выполнить все задачи, первый секретарь ЦК КПБ Пантелеймон Пономаренко принял кардинальное решение: поручил организовать набор рабочих-специалистов из пригорода, до 30 тыс. человек. Тех, кто действительно что-то понимал в стройке. Эти люди приехали и помогали восстанавливать Минск.

«В пятидесятых и шестидесятых годах Минск пережил „нашествие“ демобилизованных военных, строительство барачных поселков, а позже — хрущевок»

Если в 1945 году в городе жило менее 80 тыс. человек, а на каждого из них приходилось только 1,5 «квадрата» жилья, то на 1 августа 1950 года в Минске насчитывалось уже 273,6 тыс. жителей и действовало 500 объектов промышленности и бытового обслуживания. В 1954 году Василий Иванович Шарапов стал председателем Мингорисполкома, и проблема расселения людей легла на его плечи.

— Начиная с пятидесятых годов столица активно отстраивалась. Правда, возводили тогда и бараки: людям надо было быстрее дать жилье (позже мне пришлось переселять обитателей бараков в многоквартирные дома). Как делалось: собирали человек 40 рабочих с завода, отмеряли землю, где будет находиться их барак, и давали стройматериалы и оборудование. Отработав смену на заводе, ребята шли строить свой будущий дом. И такая практика была повсеместно. Так и появились целые барачные поселки в столице: автозаводской, тракторный, радиаторный, кирпичный, инструментальный.

А на улице Щербакова, в пойме Слепянского ручья, и вовсе стихийно появились времянки. Дело в том, что по этой речке на завод приходили ящики с оборудованием. И директор предприятия разрешил рабочим забирать добротные ящики. И тут не успели оглянуться, как начали появляться времянки, сколоченные из этой «тары». Один момент — и появилась целая деревня. Причем как только «дом» достраивался и в него заселялась семья, люди сразу требовали прописку и становились в очередь на получение жилья.

Чего греха таить, в горисполкоме работать было очень тяжело: вопросы, которые раньше надо было решать по одному району, теперь распространились на весь город.

А потом грянуло хрущевское сокращение армии, когда одномоментно сократили 2 млн военнослужащих, при этом предоставив офицерам право селиться по всей территории Союза по их собственному желанию. Городские власти, естественно, должны были предоставить жилье офицеру и его семье.

И в Минск, я вам скажу, переселилось не пару человек — целыми частями военные приезжали. И ведь не только, к примеру, с Дальнего Востока или Забайкалья перебирались, а даже из Бобруйска, Барановичей! И мы обязаны были дать им всем квартиры, причем вне очереди. Заходили ко мне в кабинет часто с требованиями, криками. Разбирались со всеми. А установка вышестоящих руководителей — «что хочешь, то и делай, только меня не трогай». Нормативный срок для демобилизованных — всего год, они шли как льготники, обычных очередников отстранили: сидите пока в бараках.

Более того, в Минске шла спекуляция пропиской. К примеру, отец выписывает из дома сына и дочь, они продолжают жить с ним, но метры для прописки освобождаются, и он за деньги прописывает посторонних людей, которые, не успеешь оглянуться, уже в очереди на квартиру стоят. Так продолжалось до тех пор, пока Косыгин по предложению Мазурова не издал распоряжение о запрете прописки в Минске всех, кроме коренных жителей. Прописаться можно было только к родителям, мужу или жене. Кто призывался в армию из Минска, тоже мог вернуться.

А потом пришлось массово строить хрущевки. Сейчас люди, конечно, осуждают власть за это. Но, поверьте, тогда просто не было другого выхода: надо было быстро и без огромных капиталовложений расселить людей из гниющих бараков.

А дальше больших проблем уже не было. Город развивался по своим законам, рос вширь, строились новые здания, появилось метро. Постоянно увеличивалось население столицы: многие стремились переехать в город и стать минчанами.

«Современный Минск — красивый город, в котором удобно и приятно жить. Однако переживаю за то, что зелени стало мало и в новых районах дома стоят впритык друг к другу»

— У Минска очень непростая судьба: он изначально находился на перекрестке всех миров, а потому и доставалось ему больше остальных. Что ни война — через него проходили войска, а потому очень богатых людей здесь не было и быть не могло: их постоянно уничтожали и грабили.

Современный Минск, безусловно, красивый город, который в своем развитии смотрит на Ленинград. И лучшим архитектором столицы я считаю Иосифа Лангбарда, а это питерская школа. Минск, без преувеличения, — это удобный, уютный и хорошо продуманный город. Правда, сейчас он уже вырос из тех масштабов, в которых был задуман, поэтому и возникают проблемы.

Не скрою, все-таки раньше о горожанах думали больше: жители Минска были на первом месте, и все делалось для того, чтобы им жилось лучше.

Но больше всего я переживаю из-за того, что в Минске стало мало деревьев, а «жемчужина Минска» — зеленый диаметр — застраивается. Вы посмотрите: в новых районах ни скверика, ни деревца, нет ничего, что будет радовать глаз. Заехал я как-то на улицу Есенина в Малиновке: школа, школа, дома-дома-дома, очень плотная застройка, а людям-то и выйти некуда. Дворы закрытые, как колодцы, и на шесть девятиэтажек только один двор. А дорога такая узкая, что двум машинам не разъехаться.

Когда в 1946 году начали отстраивать Минск, огромное внимание уделяли озеленению города. Масштабы зеленой зоны, количество деревьев, кустов устанавливались не с потолка, а по научно обоснованным рекомендациям, с учетом мировой практики. Сейчас же в городе два миллиона людей — куда им всем деться?

Плюс начали строить дома очень близко к проезжей части: небольшой тротуарчик — и сразу дорога. Как там можно жить? Сплошной поток автотранспорта, причем круглые сутки. Я этого не понимаю.

Сейчас строится много новых зданий. К примеру, в плане архитектуры мне понравилась «Минск-Арена»: комплекс сам по себе красивый, но вот место для него хотелось бы другое. А то как будто арена зажата со всех сторон, хотелось бы вокруг какой-то парк, свободное пространство.

А вообще, критиковать можно всех и каждого, особенно горисполком и его руководство. По своему опыту знаю, что далеко не все решается в исполкоме, иногда приходится выполнять указания, к которым душа не лежит. Ведь это при мне строились «хрущобы», которые не несли никакой эстетики и уж точно не украшали город.

Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. db@onliner.by