«Так вышло: я — бомж». Четыре истории о людях, которые потеряли квартиры и опустились на дно

Это будут очень короткие истории. Постояльцам ночлежки в Партизанском районе, которым «Красный Крест» привез продукты и чай, было не до пространных бесед. Да и о чем размышлять на «дне»?.. Люди, которые потеряли свои квартиры, а с ними и нормальное существование, привыкли жить быстро. Сегодня — вокзал, завтра — теплотрасса. А там как получится. Главное — дотянуть до весны.

К пяти часам вечера к дому ночного проживания лиц без определенного места жительства на улице Ваупшасова начали стягиваться тени. Сгорбленные люди с мешками и пакетами заходили внутрь, отмечались у дежурного милиционера, снимали верхнюю одежду, шли в столовую. Им повезло: очередной морозный день подошел к концу. В ночлежке можно переночевать. А тут еще активисты «Красного Креста» проводят акцию, привезли чай и «Роллтон». По два пакета на брата. Праздник на улице бездомных…

— Так вышло: теперь я — бомж, — Григорий Лисовский смакует чай, как будто это не «Принцесса Нури», а глинтвейн из красного бургундского. — Жили с женой на Корженевского. Потом разошлись, поделили квартиру. Я взял 8 тысяч долларов. Мало, наверное…

Жить Лисовскому было негде, он поехал в Узду, в колхоз. Там работал, вместе с другом ютился в старом доме. Дом сгорел.

— На морозе я очутился в одних туфлях… Вернулся в Минск, пришел сюда. Побуду до мая, потом снова в колхоз. Мне еще хорошо, пенсия 2 миллиона. Родился в Литве, там работал, поэтому и сумма нормальная. Жизнь еще не закончена.

Пока мы беседуем, в столовую подходят новые постояльцы. Берут чай, наливают кипяток. Некоторые благодарят волонтеров «Красного Креста». Другие даже не смотрят в их сторону.

— В стране чрезвычайная ситуация, аномальные морозы, — говорят волонтеры. — Больше всего страдают те, у кого нет дома. С 2 по 10 февраля «Красный Крест» проводит акцию. Мы обеспечиваем бездомных теплыми вещами, горячим питанием. Поверьте, эти люди достойны сострадания. У них тяжелые судьбы. Мы ждем помощи и от обычных минчан. Люди могут откликнуться, принести старые вещи…

Сострадание — штука сложная. Расчувствоваться, слушая истории бездомных, непросто.

— Меня зовут Шуткая Елена Владимировна. Со мной совершены противоправные действия, — еще одна местная «жительница» рассказывает о своей судьбе. — А было так: несколько лет назад внук познакомился с девушкой, вроде бы как журналисткой одного нашего телеканала. Решили они пожениться. Внук мне говорит: давай, бабка, я твою квартиру продам, мы купим жилье в Сухарево, сделаем там ремонт и тебя пропишем. Будем якобы вместе жить. Я подумала и согласилась. Все-таки внук. И продала свою хрущевку на Волгоградской за 41 000 долларов.

Что было дальше, толком неясно. Елена Владимировна жила у дочери, пока внук «делал ремонт».

— А потом эта журналистка, или кто там, меня выселила — через суд. Оказывается, прописана я была только на год. Дочка тоже выгнала из дома. У нее там муж-милиционер, он постарался. В результате осталась на улице. Жила в подвалах, на лестничных клетках. Люди прогоняли, вызывали участковых. Что им до чужих проблем… А теперь вот здесь.

— А что же внук, не помогает?

— Так внук в Бобруйске. Сидит. 8 лет дали…

Никто из этих людей не говорит: я жил непутево, «употреблял», поэтому все и потерял. Может, потому что стыдно. А может, они и не чувствуют своей вины, а пеняют лишь на звезды…

— В августе прошлого года у меня умерла жена, — рассказывает Михаил Силькевич, размешивая в банке «Роллтон». — Жили в Минске, на Любимова. Жена была прописана в квартире, а я нет. У меня в Логойске регистрация, а здесь не оформил. Не думал, что она умрет. А квартира теперь досталась государству…

Силькевич говорит, что во всем мире нет человека, которому он был бы дорог. Михаил — детдомовец, детей от второго брака нет. Есть, правда, сын от первого. Зовут Игорем. Но связь с ним потеряна. Черт его знает, где этот Игорь теперь. И захочет ли он помочь отцу, если вдруг найдется.

— Слонялся с лета по городу. Познакомился с одним верующим человеком. Как стало холодно, он привел меня сюда. Что делать дальше? На квартиру я уже не заработаю, лет не хватит. Надо в Логойск съездить, паспорт оформить. Чтобы хоть пенсию получать…

Многого, конечно, он не договаривает. Да и мы не священники, чтобы устраивать в ночлежке исповедь.

Людмиле Чурило 58 лет. Выглядит женщина старше. У нее ярко накрашены губы. Голос тихий.

— Вы можете мне помочь? — спрашивает Людмила Викторовна. — У меня такой вопрос. Нужна комната в общежитии. Кто бы это посодействовал?

Ее история также коротка, ибо лишена «неприятных» подробностей. Родилась на улице Торговой. В 1974 году родители получили квартиру на ул. Глебки. Потом развелись, жилье разменяли.

— Мы с мамой купили «двушку» на Маяковского. Потом я вышла замуж. Не за того человека… Он всю жизнь надо мной издевался. Избивал, унижал, забирал деньги. Мы жили вчетвером: я, мать, мой внебрачный сын и муж. Квартиру продали, переехали в Чижовку. С мужем разошлись. Но он продолжал приходить. Играл, влез в долги. Пришлось продать жилье, чтобы он расплатился…

В своем рассказе Людмила делает неожиданный поворот.

— И вот мы сидим с мамой на вокзале, и тут нас забирает милиция… Теперь я здесь. Мне бы комнату в общежитии дали, и все бы пошло на лад. Я сейчас в парикмахерской работаю, уборщицей. Только бы дали жилье…

Лица в столовой ночлежки меняются. Допивая чай, люди разбредаются по своим «апартаментам». Шансов, что они начнут новую жизнь, ничтожно мало. Даже если им кто-то что-то «даст».

— Был недавно такой, амбициозный. Устроили его на завод, предоставили общежитие. А через два месяца вернулся сюда, назад, — рассказывают сотрудники дома ночного пребывания. — Пропащие это в основном люди…

Мы покидаем этот скорбный дом. Думаем: а как же все-таки быть с состраданием? С тем, что от сумы не зарекаются? Вопрос не имеет очевидного ответа. Как поступить, если встретите этих несчастных людей на вокзале, в своем подъезде, наткнетесь на них на чердаке, каждый решит сам.