Еще лет 70 назад на белорусских реках по весне можно было наблюдать интересное зрелище — сплав леса. Тогда, как и задолго до этого, мужчины перегоняли древесину, связанную в плоты, в города на большой воде — Гродно, Ковно, Клайпеда. Примерно в середине ХХ века древнее ремесло было убито развитием сухопутных дорог и автомобилей. Но в Беларуси и в 2025-м можно найти тех, кто успел застать плотогонов. Onlíner искал (и нашел) следы старинного занятия на Ислочи, в деревеньке Рум, которая когда-то была… портовой.
Сегодня Рум — одна улица длиной с километр, по обе стороны которой стоят аккуратные цветные хаты. Под ногами — редкая для наших дней «брукаванка», а если поднять голову — увидишь ветки старого вяза, а потом гнездо аиста.
Населенный пункт как будто притаился в лесу, но буквально под одним его боком — популярная гродненская трасса, под другим — река Ислочь. Райское место для дачников из Минска.
Даже название у этой деревни плотогонское. Значений у слова «рум» несколько. Это и «место на берегу реки, откуда сплавляют лес», и «бревна или дрова, сложенные в штабель».
«Часто на руме реку чуть спрямляли, формировали удобный пологий берег для тралевки, связывания и калибровки плота по разным сортам древесины, — рассказывал краевед Андрей Кишкурно в своей статье про забытое ремесло на Planetabelarus.by. — Сейчас с помощью гугл-карт легко определить места бывших румов. Реки там заметно спрямлены. На Ислочи такие спрямления на бывших румах есть в одноименной деревне Рум и в Сябрыни. На Западной Березине — в деревнях Чапунь, Мильва, Набережная. На столбцовском Немане это Могильно, Песочное, Костеши, Свериново, Новый Свержень».
Краеведы краеведами, но кто из обычных людей сегодня помнит про каких-то плотогонов? Первая встреченная жительница Рума Зинаида Зелковская развеивает все наши сомнения. Опираясь на калитку, пожилая женщина говорит:
— У нас іх называлі «плытнікі», мужчыны былі такія з баграмы!
Зинаида Васильевна родилась в 1940-м и успела застать уже послевоенный речной движ на Ислочи.
Но прежде чем припомнить подробности по теме, жительница Рума плачет, рассказывая о другом:
— Дзірэўню нашу ўсю немцы спалілі ў сорак трэцім. Толькі адзін эты вяз астался — он ужэ да вайны быў бальшы. І людзей хацелі расстраляць: увесь наш Рум гналі ажно да Валожына — з аўтаматамі, з сабакамі, штоб не ўцяклі! За 14 кіламетраў перад горадам нас рассадзілі на выгане, расставілі пулямёты. Я маленькая была, сама ня помню, эта па расказах. Но сначала дапрашвалі солтуса і яго памошніка — і так іх збівалі, што яны, бедныя, і паўміралі… А нас тады распусцілі — усю дзірэўню. І мы жылі па хатах у людзей, наша сям’я — у цёткі пад Валожынам.
Похожую историю старожилы этой деревни на краю Налибокской пущи нам расскажут еще не раз.
Вернувшись после войны, жители построили на пепелище новые хаты. В основном дома ставили на тех же местах, которые когда-то выбрали предки. Зинаида Зелковская окидывает взглядом двор.
— Эта наша радавое гняздо.
В памяти Зинаиды Васильевны лесосплавы по Ислочи связаны с послевоенным восстановлением. Местным жителям разрешали рубить окрестный лес для строительства хат. Но приезжали на вырубки и люди из других регионов Беларуси. Рубили деревья зимой, в основном сосны.
— Былі людзі дажэ із Маладзечна, ад нас эта 60 кіламетраў, — вспоминает женщина. — Дажэ з коньмы сваімі прыязджалі: і мужыкі, і хлопцы, і дзяўчаты маладыя. Яны адбывалі, як казалі, шараварку — эта помашч такая, па сколька-та дней адрабатывалі па вочарадзі. Рэзалі лес і вывозілі на конях на Іслач. Помню, прыцэпвалі санкі такія — іх называлі «каза», каб дліннае дзерава вазіць.
На берегу древесина лежала до весны. Семьдесят лет назад зимы в Беларуси еще были суровые и снежные, так что Ислочь разливалась в полную силу.
— Дрэвы скатвалі ў рэчку, у шліхты — у нас так называлі. І гэтае дрэва плыло у Бакшты, бо там Іслач упадае ў Беразіну. Гэта ад нас кіламетраў 15. Бывала, нейкія броўны сабяруцца ў кучу і не могуць плысці далей. Тады плытнікі хадзілі па берагах з доўгімі баграмы, і гэтымы баграмы расцягвалі дрэва, каб плыло.
Поўнасцю рэчка ў гэтым дзераве была! У дзецтве як пойдзеш за шчавелем — дык праз раку і ня пройдзеш, таму што можна ўтануць, пад дрэва папасці!
Куда плоты из Рума держали путь после Бакшт, собеседница не помнит. Но предполагает, что сосны использовали для строительства хат там, «дзе леса няма».
— Но і да вайны было то жэ самае. Яшчэ пры Польшы (имеется в виду период с 1921 по 1939 год. — Прим. Onlíner) дзерава, зложанае як у нас складвали, называлі «румы». За тое наша дзірэўня і завецца Рум.
Теперь от Рума напрямки до Ислочи не дойдешь. Мешает «старая рэчка» (вероятно, это старое русло основной реки), которая совсем заросла травой. Местные собирали подписи — просили, чтобы водоем почистили, но им отказали.
— Раньшэ здзесь чыстая вада была. Во тут, дзе зараслі, мы ўсягда купаліся… І на том месцы — так харашо была! — показывает на пространство за своими огородами Зинаида Васильевна.
Теперь путь на Ислочь — только через Дорогунь, это деревня в паре километров.
Отец нашей собеседницы на сплавы леса не нанимался, но помогал снимать кору с древесины, которую готовили к отправке.
— Спецыяльна срэдства было такое — скоблі, і ён кару чысціў. Я помню, бо мама застаўляла яму абед нясці. А які там абед…. Трохі супу. Мама ў гліняны збаночак налье, малаком забеліць, а мяса ж не было.
В хозяйстве Зелковских до сих пор сохранился багор — такой, как использовали в своей работе плотогоны. Только у тех рукоятки были подлиннее.
— А мы гэтым багром прабівалі лёд у калодзежы — раньшэ там вада замярзала! — показывает орудие-артефакт Зинаида Васильевна.
Помимо подработок Ислочь давала местным и пропитание (в прямом смысле), особенно в голодные годы. Зинаида Васильевна говорит:
— Пасля вайны мы ж галодныя былі, халодныя. Мама утрам падымецца печ тапіць — а я вазьму палачку і вакруг рэчкі хажу. Кагда рыба на нераст ідзе, яна ж ікру меціць. І я гэтай палачкай сабірала ікру каля берагоў. Прыносіла яе дамой, а мама жарыла — і мы елі (плачет. — Прим. Onlíner)... А помню яшчэ з дзевачкай лавілі рыбу пляцёнымі кошыкамі. Патопчымся па старой рацэ, патопчымся — і пападалі ў той кошык рыбы. Тады адзін хлопчык нам паказаў добрае места: кагда паводка ідзе, рыба пападае ва ўпадзіны. Вада сходзіць — а рыба ў ямах астаецца. І мы столька шчукаў налавілі!
Немного рассказывает нам про послевоенные сплавы и речной быт Рума еще одна местная жительница — Зоя Николаевна. Она родилась в 1936-м.
— Я ўжо бальшая была, а мы станавіліся на броўна, каб пракаціцца! Інагда з тых дзярэўев палучаўся застой — яны ж адно на адно заскокваюць. Дык тады ўжо людзі бягуць, памагаюць, талкаюць! А то ж на дзірэўню пайдзёт вада!
Впрочем, Ислочь выходила из себя и заливала Рум даже без заторов от плотов. Женщина вспоминает, как в весенние паводки из дворов в низинах перегоняли в высокие места домашний скот.
Вскоре к рассказам о водном прошлом деревни подключаются еще две жительницы. Отец Нины Владимировны, в девичестве — Василевской, был плотогоном еще «за польскім часам».
— Звали отца Владимир Ильич, как Ленина, — смеется женщина, отвлекаясь от покраски забора. — Он был 1910 года рождения. Высокий, крепкий — такие и нужны были, чтобы устоять на тех плотах!
Мужчина сплавлял плоты по такому маршруту:
— Сначала в Березино, потом в Неман. В Гродно была спичечная фабрика, и на нее наш местный пан отправлял лес.
Сколько отцу удавалось заработать на такой сезонной работе, Нина Владимировна не знает. Мама у тех же помещиков работала прислугой.
— Помню, мама вспоминала пани Свержевску. Деревня Черники, Сябрынь — там были их владения. Помогала повару в имении, как гувернантка сопровождала на прогулках. В Руме в то время была культурная жизнь: в нашем доме был участок полицейский, в следующем — школа, дальше — библиотека. Ну и потом, уже после войны, тоже было хорошо.
На стенах хаты Нины Владимировны — старые фотографии. Там и плотогон Владимир Ильич, и его жена. Есть и более ранние снимки, еще времен Российской империи.
— Бабушку звали Магдалена Александровна, деда — Юрий Николаевич Батян. Они когда-то были на заработках в Питере. Бабушка там работала в больнице при гинекологе, дед официантом был. Во время революции вернулись назад, домой. Бабушка приехала при шляпках, при колечках. А тут — голод. Дед от нуды, от тоски и умер. А бабушка стала принимать роды по всем окрестностям — таким образом и выжила.
Из своего двора выглядывает еще одна местная жительница. Это родственница Нины Владимировны.
— Мой дядька, Захар Ильич, был старшим братом Владимира Ильича, он родился аж в 1898-м, — рассказывает соседка. — Знаю, что он обмерял румы — эти штабеля бревен на берегу. Мы как-то на чердаке даже нашли устройство, которым на дереве штамповали номер или дату. Например, 5 сентября 1915 года…
Елена, автор группы «Воложин. Городские легенды» в Facebook, занималась изучением истории своей семьи, а заодно проштудировала и прошлое необычной деревеньки. Найденное девушка свела в статью «История древнего Рума». Ее теперь, бывает, показывают друг другу с телефонов местные жители.
В ревизских сказках за 1795 год, а проще говоря, в «переписях», которые на белорусских землях проводила Российская империя, эта деревня на Ислочи уже упоминается.
Исходя из текстов краеведов, поначалу здесь была конечная пристань, откуда расходились «городские» товары, привезенные из-за Немана. С воложинских торгов через Рум, наоборот, доставляли товары в Любчу и Гродно. Со временем главной продукцией, которая шла по воде, стал лес.
Интересный момент: на некоторых старых картах, да и в других документах где-то до середины XIX века можно увидеть еще одно название населенного пункта — Изабель-порт.
По мнению Елены, это название более старое. Девушка цитирует налибоцкого краеведа Прокопчика, который предлагал такую версию: первая часть названия «Забель» произошла от встречающейся и сейчас в Воложинском районе фамилии Забело — Забелов порт.
Сама Елена нашла интересный факт, из которого складывается более романтичное предположение:
«Оказывается, с 1782 по 1803 год воложинские земли принадлежали Адаму Казимиру Чарторийскому, и только в 1803 году он продаст их графу Тышкевичу за 100 тысяч золотых. Совпадение или нет, однако супругу Адама Казимира звали Изабелла Дорота (в девичестве Флеминг). Княгиня в молодости была чудо как хороша, посему отчаянно и с удовольствием кружила головы всему местному и столичному бомонду. Изабелла была не только хороша собой, но и умна: в зрелости увлеклась политикой и разбиралась в ней так, что польские патриоты-аристократы смотрели на нее как на божество. В весьма почтенном возрасте Изабелла занялась литературой для народа и написала очень толковую крестьянскую энциклопедию для землевладельцев „Пилигрим в Добромиле“. Без сомнения, красивая и умная княгиня была достойна того, чтобы ее именем была названа деревня-порт или даже какой-нибудь город».
Старожилы Рума, с которыми мы пообщались, делятся на тех, кто о втором названии что-то слышал, и на тех, кто над ним посмеивается:
— Ну вы вспомнили... Это когда было-то, при царе горохе!
Но портовое прошлое, как вы поняли, никто не оспаривает. Потому что люди своими глазами видели, как плоты с лесом «плылі і плылі»!
Есть о чем рассказать? Пишите в наш телеграм-бот. Это анонимно и быстро
Перепечатка текста и фотографий Onlíner без разрешения редакции запрещена. ga@onliner.by