Это не про войну. 10 апреля 1942 года цепь довольно заурядных событий и административно-хозяйственных нестыковок привела к самой страшной природной катастрофе в истории Беларуси. Сложно представить, что эта история могла произойти в тыловом городе — с работающими органами управления, какой-никакой коммунальной службой, комендатурой, прочими оккупационными образованиями. Это не было диверсией или результатом бомбежки. Просто бардак в отношениях гражданских властей и немецкой военной администрации привел к тому, что за считаные минуты погибли сотни (некоторые говорят, тысячи) не ожидавших опасности людей. Мы пройдем по маршруту наиболее убийственного потока в истории страны.
…Местный житель Алексей, узнав, что́ это мы так разглядываем, сам вызвался показать точку, с которой «виден масштаб». Раздвигая могучей бородой бурьян, он лезет с нами на высокую железнодорожную насыпь. Следом карабкается пес Амур.
С насыпи в обе стороны открываются довольно разные виды. С одной стороны под ногами на глубине метров 20 раскинулась живописная и диковатая долина микроскопической речки Дубровенки (ударение на предпоследний слог). С другой — цивилизованная и подстриженная зона отдыха.
Весной 1942-го здесь, на месте зелени под нашими ногами, терпеливо ждали своего часа (точнее, своих 20 минут) миллионы тонн воды под толстым льдом. Долина была заполнена почти по краешки, не хватало нескольких метров, чтобы вода пошла через насыпь.
— В Могилеве этот потоп хорошо помнят, — старается отдышаться после подъема наш проводник. — Вроде даже в школьной программе он есть.
Вообще-то, события 10 апреля 1942 года в основном остаются внутри города, посторонним эту «локальную историю» знать необязательно. Спросишь — расскажут. Но и по сей день остается много неясного, существуют разные версии произошедшего. Количество жертв так и неизвестно, считают «тысяча туда, тысяча сюда».
На самом деле железнодорожных насыпей здесь две, идут они параллельно. Краевед и автор городского сайта masheka.by Леонид Плоткин ведет нас по старой, дореволюционной.
В низине видны гранитные остатки мостовых быков времен Николая II. Самую высокую и красивую опору нынче приспособили под свои тренировки местные скалолазы.
Примечательно, что так и неизвестно, кто разрушил этот мост.
— Есть версия, что взорвали партизаны перед освобождением, — говорит краевед. — По другим сведениям, его разбомбили наши или взорвали сами немцы при отступлении в 1944-м. Как бы то ни было, до революции железная дорога шла здесь, по ней царский поезд попадал в могилевскую ставку. Говорят, на остановках царевич выходил, играл с местными детьми… Но с годами паровозы становились мощнее, составы — тяжелее. Этот мост не был рассчитан на такую нагрузку. И в 1935-м стали параллельно строить более современную дорогу.
Моста на ней уже не предусматривалось, Дубровенку пустили сквозь насыпь.
Нынешняя водопропускная труба датирована 1949-м, на бетоне красуется эмблема железнодорожных войск. Сейчас насыпь, конечно, более мощная, на три пути. До войны по ней шел один путь и водовод был меньше, около метра в диаметре.
Проблема в том, что после отступления Красной армии труба оказалась завалена. Ее могли взорвать специально (хотя смысл непонятен) или повредить случайно в процессе обороны города — теперь правду узнать не у кого. В любом случае с лета 1941-го вода из невзрачного ручейка стала потихоньку заполнять впадину с северной стороны насыпи. Уже к осени там сформировалось обширное водохранилище.
Современная Дубровенка на участке до насыпи — это, скорее, красивый ручей, набитый ужами и ужасно ленивыми кряквами. Только форели не хватает. Вода бежит по гранитным блокам разрушенного царского моста. Гидрология проста: в низину собирается все, что стекает с окрестных возвышенностей на большой площади, потом извилистая речка доставляет все это в Днепр. До него от трубы по прямой два километра.
— Сегодня-то сухо, — говорит Плоткин. — Кроме того, сейчас вверху по течению имеется шлюз, так что уровень можно регулировать. Но все равно бывало, что после хорошей зимы поток из трубы шел под напором.
(Вообще-то, с Дубровенкой случались «истерики» не только в 1942-м, но и после войны. Об этом ниже.)
Немцы, как и любая оккупационная власть, выстраивали в городе гражданские органы управления с соответствующей инфраструктурой. Разумеется, управа знала о копящейся проблеме. Тем более что уже поступали жалобы от хозяев подтопленных домов по берегам «водохранилища».
— Осенью 1941 года городским службам удалось как-то пробить эту трубу и частично спустить воду. Но узкий водоток все время забивался мусором, и было ясно, что проблему весеннего паводка это отверстие не решит.
На этом этапе оккупационные власти продемонстрировали бюрократический «футбол» в лучших его традициях. Для устройства полноценного водопроводящего сооружения под насыпью у городского управления не было ни средств, ни материалов, ни технологий, ни людей. Ни резиновых сапог. В то же время проблема касалась уже не только жалующихся горожан, которым заливало дома. Принялись разбираться, кто должен все делать. Раз насыпь и сама труба относятся к железной дороге, значит, наверное, им и карты в руки? Немцы из управления железной дороги дали понять: проблему города должна решать городская администрация. Комендатура тоже предпочла остаться в стороне.
Эти торги затянулись на несколько месяцев. Инженеры из местных информировали немецких кураторов и коменданта: талая вода может смыть дамбу, а следом и все строения ниже по течению, поэтому необходимо привлечение военной техники для ремонта. Ответа не дождались. Вода потихоньку наполняла впадину, подбиралась к рельсам.
Только в начале весны были возобновлены малоуспешные попытки «проковырять дырку» с обратной стороны насыпи. Длились они до апреля. Ситуация была близка к критической: после очень снежной и морозной зимы наступило резкое потепление. Однажды вода просто начала бы переливаться через насыпь. Пока же «водохранилище» оставалось покрыто толстым льдом.
В конце концов до кого-то дошло, что стратегический объект может пострадать. Тогда как на восток надо гнать войска, топливо, технику.
Немецкие военные появились на злополучной насыпи в пятницу, 10 апреля. Что они там делали, неизвестно. Возможно, попытались взорвать «пробку». Информацию о том, что на самом деле пошло не так, саперы унесли с собой: их первых смыло потоком грязной воды с огромными льдинами.
Прорыв произошел примерно в 14:00. По воспоминаниям очевидцев, в насыпи образовалась прореха шириной в несколько десятков метров. Через нее и пошла стена воды.
…Сейчас в этом месте — зона отдыха с уточками. По берегам идут улицы — Правая и Левая Дубровенка соответственно. В тот день по ним неслось цунами — пожалуй, даже без кавычек. Гористый могилевский рельеф не давал потоку растекаться по поверхности и терять силу. Очевидцы потом говорили, что высота вала была около четырех метров.
Сегодня старых построек, которые помнят те события, практически не осталось. В начале оккупации в этой части Могилева на основе еврейского квартала было создано гетто. Просуществовало оно недолго, всех однажды вывезли и убили. После этого опустевшие дома администрация принялась продавать нуждающимся в жилье. Многие из них впоследствии и погибли.
Есть такой не слишком широко распиаренный сборник «История могилевского еврейства: документы и люди» — это три книги, которые местами как страшный роман. Бумажный тираж мизерный, не во всякой библиотеке найдешь. Там много всего, но авторы, помимо прочего, собрали информацию и о событиях 10 апреля, опросили последних свидетелей потопа (большинство тогда были детьми).
Владимиру Данилову в апреле 1942-го было 9: «Запомнился крик: „Убегайте, убегайте!“ Меня оттащил какой-то мужик, потрясенный, я даже не обратил на него внимания. Плыли дома, на крышах, держась за трубу, сидели люди. Громадные льдины ударяли по зданиям. Дома ломались, люди падали, тонули. Кто-то пытался спастись на деревьях. Деревья раскачивались, касались воды и, сбросив человека, выпрямлялись. Первыми снесло дома, которые стояли ближе к реке. Другие держались под напором воды, но льдины тоже их сбивали. Много людей мылось в бане. Нескольким удалось выскочить, потом дверь захлопнула вода. Все погибли. В доме напротив нашего женщина оказалась запертой — напор воды держал дверь. Женщина выбила окно и крикнула: „Спасите!“ Муж, находившийся метрах в ста, разделся, чтобы прыгнуть в воду. Мужчины его не пустили, оттянули, связали: „Вода ледяная, ты погибнешь и ничего не сделаешь“. Я видел, как она стоит, а вода все прибывает. Она не выдержала переохлаждения, упала. На другой день мы с ребятами прибегали на Дубровенку. Не было ни домов, ни дороги, все смыто. Лежали толстые, больше метра толщиной, льдины. Под некоторыми льдинами лежали придавленные люди. Где-то в корчах лежал мертвый человек».
Людмила Якубовская (весной 1942-го ей 11 лет): «В тот день мы специально побежали посмотреть на разлив. Стояли прямо на железнодорожных путях. Услышали глухой взрыв — и вдруг насыпь под рельсами поехала в стороны. Рельсы повисли, как канатная дорога. Мы бросились бежать, провал за нами разъезжался… Рядом с Дубровенкой в высоком трехэтажном доме жила моя знакомая тетя Тася. Когда пошла вода, она с дочерьми поднялась на чердак, а потом решила спуститься за папиросами. Вода нахлынула, поднялась до потолка и через несколько минут ушла. Женщина захлебнулась — когда дочери спустились, она мертвая стояла на цыпочках на лежанке, держась за вьюшку. В наводнении погибла моя подружка, ровесница Маня. Она прыгнула в воду за братьями, и ее затянуло под льдину. Я видела, как плыл их дом, из трубы шел дым, а подвыпившие пожилые родители выглядывали из окна, пьяно улыбались».
Владимир Чашей при немцах числился старшим инженером сантехнической группы в городской управе: «Насыпь 20-метровой высоты была снесена на всю высоту и ширину в десятки метров. По улице всплывали с фундаментов деревянные дома вместе с мебелью и людьми, их несло в Днепр. Были срезаны два каменных моста, разрушены водопровод и электросеть, снесены жилые дома по всей улице, на пригорке была затоплена баня с посетителями. Был снесен весь Быховский рынок с прилавками, ларьками, торговцами и покупателями. Рельсы со шпалами повисли на большой высоте над проемом железнодорожной насыпи».
По подсчетам управы, было уничтожено 129 домов. Примечательно, что владельцы 60 построек, которые были застрахованы, впоследствии получили соответствующие выплаты за утраченное имущество.
Сколько погибло людей, так и не сосчитали. Некоторые историки пишут о двух тысячах человек, другие предполагают, что их было до тысячи.
Уроженец Могилева Олег Лисовский сейчас живет в Германии. Везде, где возможно, он ищет и выкупает снимки старого Могилева. У Олега, пожалуй, самая полная и систематизированная коллекция. Ничего не прячет, коммерческих выгод не преследует — наоборот, старается, чтобы эти снимки увидело побольше народа.
При оккупации Могилев был наполнен тыловыми и ранеными офицерами, которые обеспечили нам довольно большое количество снимков — их и разыскивает молодой человек. Разумеется, катастрофу и ее последствия немцы активно снимали.
Раиса Смолякова родилась в эвакуации, через год после потопа. Когда вернулись с мамой в Могилев, поселились на левом берегу, в доме, который устоял в тот день. Его давно уже нет, на этом месте какое-то модное здание.
Теперь здесь от старого Могилева почти ничего не осталось. Вместе с Раисой Абрамовной мы идем по берегу, ее задача — разглядеть хоть что-то, что напоминало бы старую Дубровенку… Ничего не напоминает, сегодня у реки слишком приличный вид, бетонные берега.
— Конечно, раньше всей этой красоты не было. Мы из воды не вылазили, как только перепонки не выросли. То щучек руками ловим, то в илистом дне застрянем — надо взрослых звать, чтобы повыдергивали.
По мере того как Раисе Абрамовне удается сориентироваться на ставшей совсем незнакомой местности, из небытия возникает дух старой, дикой Дубровенки.
— Вот на этом месте был деревянный мостик, мы любили кувыркаться, сидя на его перилах — сейчас-то, наверное, не буду уже вам показывать. Постоянно шла война Правой и Левой Дубровенки, мы постоянно что-то делили, конкурировали, устанавливали посты на мосту.
Еще помню соседку Зою, которая пила и множество раз сидела в тюрьме. Однажды она меня спасла, когда я, как обычно, кувыркалась да свалилась в воду, чуть не захлебнулась… А тут мы учили плавать куклу мою тряпичную. Научили, уплыла…
В пятидесятые наша провожатая пережила что-то похожее на наводнение 1942-го, только в гораздо меньшем масштабе.
— Мы жили в старинном доме, довольно странном на вид. С одной стороны он был двухэтажным, а если обойти, то вроде как уже одноэтажный. То есть нижний этаж оказывался в подвале.
Однажды просыпаюсь от криков — первый этаж уже под водой примерно на метр. Выбежали на пригорок — а внизу уже поток несется, какие-то доски плывут, живность… Запомнилась картина: как раз в этом месте соседского мальчика несет с огромной скоростью. Как он туда залез, не понимаю… Отец кричит, по берегу бегает. Хорошо, что кто-то полез в воду, протянул шест, Ваня этот схватился за него. Страху столько было…
Могилевская трагедия 10 апреля 1942 года пока никак не отмечена на местности, памятного знака нет. Вообще, у нас и так уже слишком много пафосных знаков. Но это, возможно, тот редкий случай, когда он действительно нужен.
Читайте также:
Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by