Репортаж о последних жителях «странных» белорусских деревень Французская и Зафранцузская Гребли

Зимой, в сильные снегопады, жители деревень Французская Гребля и Зафранцузская Гребля оказались полностью отрезанными от окружающего мира на несколько дней. Трех бабушек это нисколько не испугало, за свою долгую жизнь они пережили намного более страшные вещи. Не станет этих «аборигенов», цепляющихся за дома своих предков, и на карте Беларуси станет еще на два населенных пункта меньше.

Сейчас эти деревни представляют собой живописное, но откровенно жалкое зрелище. В каждой из них осталась одна улица, на которой несколько обжитых домов разбавляют унылое зрелище рядов заброшенных хат. Но если приглядеться, можно заметить детали, напоминающие о жизни, которая здесь когда-то била ключом: широкая дорога, ведущая в никуда, заброшенные фруктовые сады, то тут, то там растущие в чистом поле, редкие, зарастающие травой фундаменты. А еще здесь много котов. Очень много.

Дачники

Возле одного из домов, выкрашенного свежей краской, с палисадником, стоит несколько рядов ульев. Участок «вылизан» до блеска — здесь живут «дачники». К нам выходит хозяйка дома, Ольга Антоновна, приглашает в хату и рассказывает, откуда у деревни появилось такое необычное название.

— Улица, которая идет возле нашего дома, и есть та самая французская гребля, в честь которой назвали деревню, — рассказывает Ольга Антоновна. — Здесь в 1812 году шел француз, и ему пришлось прокладывать через болото гать, или по-белорусски — греблю. Успели построить километров пять, дорога была хорошая, и название прижилось.

Деревня раньше была большая, сейчас здесь в основном дачники живут. Вот мы, например, приезжаем в родительский дом на лето, а зимой обратно — в Минск. Но, с другой стороны, я в этой деревне родилась. Так что, можно сказать, местная. Первые воспоминания, которые из детства всплывают, — много народу и животных. Только у нас за огородом, там, где поле сейчас, стояло три телятника и конюшня.

Мои дед с бабой, что здесь жили, до прихода советской власти считались богатыми людьми. У каждого было по 30 гектаров земли. У мамы, в сельском доме, даже работала наемная горничная. Вот так люди жили, работали, и уезжать из деревни никому в голову не приходило.

Ольга Антоновна выводит нас на широкую прямую, как стрела, дорогу, показывает — вот она, гребля. Вдалеке, оживляя безлюдный пейзаж, бродит мужичок с металлоискателем. Черные археологи в последние годы в деревне частые гости — ищут остатки великолепия армии Наполеона.

Дачница, уроженка Французской Гребли, вздыхает: «Через 20—30 лет эту деревню уже ничего не ждет. Оставшимся бабушкам далеко за 70, не станет их, и все… Возможно, превратится это место в поселок, куда на сезон будут минчане приезжать. Сейчас здесь многие дома — те, что покрепче — уже куплены. Но это, как говорится, будет уже совсем другая история».

Дети войны

— Деревня эта существовала еще до французов. Мне 80 лет, отсюда мои родители, деды, прадеды, — рассказывает бабушка Зина. — Раньше она как-то по-другому называлась, только никто уж не знает как, теперь — Французская Гребля. Как война начиналась, мне 10 лет было, я все помню.

Бабушка Зина вспоминает историю своей малой родины, сидя на кухне в небольшой уютной хатке, стоящей на окраине деревни. Только что она закончила большое дело — наколола на зиму 2 прицепа дров, всю осень пришлось на это потратить. На радостях растопила баню, попарилась, поэтому журналистов, гулявших по центральной улице полдня, заметила далеко не сразу.

— Здесь были большие сады, множество домов, в каждом дворе — гумны, свирны... А беда пришла вместе с немцем, — рассказывает она. — Тут партизаны в лесах жили, а значит, и стреляли часто. Время страшное было. Нас и бомбили, и жгли, жуть, что творилось!

Помню, спим рано утром, над деревней немецкий самолет пролетает, в одну сторону пронесется — бомбы сбросит, в другую — из пулемета стрекочет. На улице зима, а мы, детки малые, голыми, босыми, по сугробам бежим в лес. Только чуть пробежим, самолет прямо над головой, не выше, чем крыша хаты, летит и стреляет. Не попал. А вот два человека бомбой разорвало.

В другой раз немцы пришли коров забирать, партизаны об этом прознали, завязался бой. Я со страха на печь забралась, и тут пуля — «вжик» рядом, в миллиметре от спины буквально. Меня не задела, а платье, что мама из простыни пошила, порвала — входная дырочка малюсенькая, а выходная — разорвана ткань в клочья. Разрывная, значит. Но самое страшное произошло позже: немцы вызвали подмогу и поубивали всех, кто в деревне был, — 47 человек. Некоторых людей буквально резали саблями на куски. Девушку одну 17 лет спалили на костре живьем. А дома все сожгли. Долгое время после этого мы жили в лесах и болотах.

Потом, как немцев прогнали, вернулись обратно. Вокруг только головешки обугленные. Жили в землянках. Как война закончилась, начали строить дома. Мне было 14 лет, старшему брату — 16, младшему — 10. Мама умерла с голоду. Вшей на нас было — не передать словами. Зачерпнешь ладонью под мышкой — с десяток точно достанешь. Для нас, трех сирот, построили избушку — высотой с рост взрослого человека, из необструганных бревен. До сих пор в деревне пару хат с того времени осталось, стоят, разваливаются.

Бабушка Зина показала нам один из таких домов.

— Помещались в этом домике печка, две кровати и стол. Крышу накрыли корой и соломой. Так первый же ветер эту солому и раскидал. Дождь пойдет — мы под стол прячемся, потому что в доме вода течет, как на улице. Пропитание добывайте как хотите. Воровали картошку на колхозном поле, бывало и такое.

У бабушки Зины было четыре ребенка, двух сыновей и мужа уже похоронила. Дочки помогают регулярно, зовут в Минск жить. Да только нет желания у старушки приобщаться к благам цивилизации. Говорит, когда дети на работу уходят, оставаться в одиночку в четырех стенах и бездельничать никаких сил нету.

Последние из могикан

В нескольких километрах от Французской Гребли стоит Зафранцузская Гребля. Картина та же: пустые дома, в некоторых навесные замки выдраны с мясом — мародеры постарались. У одной из хат стоит мужичок. Курит, подслеповато щурясь, рассматривает нежданных гостей.

— Где здесь местных жителей найти? — спрашиваем мы.

— А мы и будем местные, — отвечает он. — Сейчас хозяйку позову.

Во двор выходит улыбчивая женщина, Валентина. Вытирает красные, растрескавшиеся от работы руки о ветошь. Подтверждает: «аборигенов» в деревне почти не осталось. Хозяева большей частью поумирали, некоторые уехали.

— Вот здесь был дом, здесь был, там стоял, и там. Видите развалины? Это тоже была хата, — показывает по сторонам Валентина. — Деревня была очень большая. До войны Французская и Зафранцузская Гребли практически слились, но их немцы пожгли. Сейчас деревни разделяет три километра полей, а что вы видите вокруг — все, что осталось… А раньше каждое местечко в округе имело название, это как микрорайоны в городе.

Там вдалеке располагалась Поповщина и Поповский лес, рядом — Юшкевичев лес. С другой стороны — Курани, там тоже люди жили. Вот здесь Фабриков жил, и место называлось «Фабрика», следом стояли домики — Генеу, где, понятно, хозяином Гена был. Рядом Вишни, где обитали Вишневские. Люди здесь врастали в землю поколениями, места, на которых они жили, можно сказать, испокон веков родительскими именами были названы.

Помню, как маленькая я по этой гребле нередко ходила — это была насыпная дорога через болото, в ее основании ровными рядами лежали стволы деревьев. И, скажу вам, несмотря на то, что дороге этой уже тогда было за 100 лет, она прекрасно свою функцию выполняла — пока асфальтовую дорогу неподалеку не проложили, только греблей и пользовались все.

Валентина показывает свое хозяйство, оно еще от родителей досталось — 2 коровы, 2 кабана, 10 овец, индюки, курицы:

— Когда мама умерла, перебралась сюда окончательно, за живностью смотреть.

— Сейчас брат приехал, знакомая, а зимой я вообще здесь одна живу, — рассказывает Валентина. — Ни капельки не страшно. Грешить на местные власти не буду — дорогу от снега чистят регулярно, автолавка тоже два раза в неделю приезжает. Правда, прошлой зимой, как большие бураны были, нас от «цивилизации» дня на три отрезало. Уже беспокоиться начали, а потом видим — едет грейдер, пробивается.

Летом этого года в деревни Французская Гребля и Зафранцузская Гребля хотели отменить автобус. Какой смысл общественному транспорту колесить по пустырям, где доживает свой век несколько стариков? Во Французской Гребле сейчас постоянно проживает 2 старушки, в Зафранцузской — и вовсе одна пенсионерка.

— Я звоню директору автобазы, говорю: давайте выроем котлован, оставшиеся дома в него сгарнем и разровняем, чтобы глаза не мозолили, — возмущается Валентина. — Но все-таки автобус мы свой отвоевали... Пока сил хватит, буду тянуть. Не останется — повешу замок на дверь и уеду. Сразу после этого Зафранцузская Гребля и умрет.

Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. db@onliner.by